– Водички газированной не хотите, Виктор Платонович, или, может, птифур возьмёте? – наигранно залепетала Мила, стараясь отвести В.П. от уставленного водкой и вином стола.

– На фуй птифур! – пытался улизнуть В.П. – Где Володя? Володя, ты где?!

Подошедшего Максимова Вика жарко обнял, одарив смачным поцелуем в ухо, громко объявил, что припас для новорождённого некий подарок. И достал из кармана «Красную Звезду», свой сталинградский орден.

– Вот! Награждаю за заслуги перед Россией! – шумел Вика, пытаясь прикрепить награду к пиджаку Максимова.

Тот страшно застеснялся, отводил руку с орденом – да что ты, Вика, зачем мне твой орден, да пошёл ты!.. Некрасов всё-таки запихнул орден в карман юбиляру и двинулся к столу с выпивкой, братаясь с незнакомыми дамами…

На следующее утро в конторе «Интернационала Сопротивления» Максимов протянул мне орден, попросил вернуть его, пожалуйста, Виктору.

– Когда придёт в себя, конечно. Ведь орден-то боевой, а не какая-нибудь медалька к ленинскому юбилею…

Зачем говорить об этом? Зачем афишировать? Чем хвастаться? – злится и дёргается моя жена Мила, отвергающая, по изъяну воспитания, мистицизм выпивки.

Не будем пока что обращать на неё внимание, поговорим по-мужски. Но если и женщины хотят послушать – пожалуйста!

Многое было в своё время высказано и изречено Виктором Платоновичем именно в момент слегка нетрезвой болтовни или же за необременительной бутылочкой. Да и совершено тоже немало, и в самый разгар, и особенно после высокодуховного акта выпивки.

Разве вкусная выпивка не такое же почтенное и всепоглощающее увлечение, как страсть к скачкам, например? Или картам? Или к охоте на невинных зверюшек? Или уступает любовному ознобу при виде молоденькой соседки?

Читая об этом, мы же не протестуем, но покорно листаем книгу – что будет дальше?

Вот и я позволяю себе задерживаться на рассказах о водке и выпивке. В частности, о её роли в жизни Виктора Платоновича Некрасова.

Но вернёмся к нашим баранам, как говорят люди начитанные…

В начале восьмидесятых годов Владимир Максимов организовал «Интернационал Сопротивления», став его председателем. В комитет поддержки были приглашены все западные и эмигрантские светила антикоммунизма. В почётную дирекцию вошли прославленные борцы с советской властью – Владимир Буковский, Эдуард Кузнецов, Арман Малумян. Цель организации была благородной, обширной и непосильной – координация борьбы с тоталитаризмом во всём мире. Потом стало ясно, что с глобальным масштабом погорячились. Поэтому было решено сузить фронт до противоборства коммунизму в двух-трёх горячих точках планеты. Естественно, предусматривалось политическое объединение эмиграции.

Насчёт объединения надежды рухнули сразу. Но в остальном «Интернационал» в течение нескольких лет проявлял похвальную активность и завоевал солидную известность.

Всё держалось на Максимове. Он неукротимо увлекал всех, будоражил прессу, придумывал акции, выискивал средства, убеждал и подбадривал часто капризных соратников.

Главная контора престижно размещалась в трехкомнатной квартире на Елисейских Полях. Внизу было какое-то турецкое агентство, поэтому в те чреватые терроризмом времена у подъезда дежурил полицейский с автоматом. Что ещё более добавляло весу «Интернационалу».

Я был приглашён Максимовым в скудный штат. На полставки и на полдня. Справлял должность администратора. Это включало обязанности завхоза, переводчика, ключника, шофёра, подсобника и архивариуса. Пособлял Максимову доверительными побегушками. Случалось, был его конфидентом. Дважды в год моими стараниями выпускался в свет увесистый обзор прессы об «Интернационале».

Мой стол стоял прямо в кабинете председателя, слева от входа, за невысокой этажеркой. Сам Максимов сидел лицом к двери в роскошном кожаном кресле, но за безрадостным канцелярским столом из листового железа. Принимая посетителей, всегда выходил навстречу. Если это был свой человек, здоровался мрачновато, прочим с натугой улыбался.

Несколько лет организация процветала, но потом перестройка свела на нет и сам коммунизм, и борьбу с ним. Причём о будущем светопреставлении нас чуть ли не за год предупредил почитаемый болгарский диссидент Ценко Барев. Молодо выглядевший, словоохотливый и ироничный, всегда отутюженный и благоухающий, он садился напротив Максимова и начинал разговор с шуток. Максимов к нему благоволил.

Вот и тогда, перейдя на полушёпот, Барев известил:

– Намечаются крупные пертурбации, господа! Уверен! Вот увидите. Через годик всё это и начнётся!

Максимов покивал скептически головой, мол, вашими устами да мёд бы пить. Барев повторил, повернувшись ко мне, копошившемуся за этажеркой:

– Точно, Виктор, так и будет!

Максимов снисходительно похмыкивал, и Барев не стал его переубеждать, прекратил геополитические прогнозы, перешёл на парижскую ерунду. А потом-таки через год или даже раньше вдруг венгерская компартия распустила сама себя! И понеслось!

Некрасов проявлял немеркнущий интерес к моим нечастым и монотонным рассказам об акциях «Интернационала». Помню, как горделиво сообщил он Льву Копелеву, что его Витька работает с Максимовым. Тогда Копелев, кстати, куртуазно порадовался такому головокружительному везению. Ведь Максимов, мягко выражаясь, активно недолюбливал Копелева и называл его в своих публикациях иносказательно и обидно – переводчик с немецкого. А Некрасов, напротив, очень хвалил Копелева как писателя и обожал как друга…