С целью снижения антисоветской активности Некрасова в январе 1974 г. органами КГБ с санкции прокурора произведён на его квартире обыск, в результате которого было изъято значительное количество антисоветской и идейно вредной литературы.

Некрасов по-прежнему ведёт себя вызывающе и остаётся на открыто враждебных позициях. Его жена – Базий, полностью разделяет антисоветские взгляды мужа…

Учитывая, что Некрасов является морально разложившейся личностью и по своим возможностям вряд ли сможет за границей играть заметную роль в антисоветской эмиграции, а также то, что он и его жена не располагают сведениями секретного характера, представляется целесообразным не препятствовать ему и его жене в поездке в Швейцарию.

Вопрос о разрешении Некрасову возвратиться в СССР можно было бы рассмотреть в зависимости от его поведения за границей.

Секретарь ЦК Компартии Украины В. Щербицкий. 15 июля 1974 г.

Отъезд

Эмигранты, покидая страну, уделяют особое внимание символическим моментам – последнее фото, последний взгляд, поцелуй и взмах руки, последнее прикосновение…

У Некрасова, вполне естественно, это была последняя рюмка. Он долго крепился, но перед самым объявлением на посадку вдруг побежал в буфет и выпил сто грамм.

Мы затаили дыхание: ещё не хватало, чтобы Вика насосался до отлёта! Потом поняли, что бояться нечего, даже если захочет, времени не хватит. Да он и не захотел, быстро вернулся к нам, закурил и уставился в никуда…

В последнюю, предшествующую отъезду неделю, в пору чудовищных нервных перегрузок он и в рот не брал. Хотя тут-то тебе, казалось бы, и карты в руки – выпить на прощание хочется, аж кричит! Я не видел его под мухой ни на прощальном вечере в Киеве, ни когда мы были последний раз в Москве. Так что глоток водки, выпитый в бориспольском буфете за полчаса до посадки, был актом высоко символическим. Святое дело – прощание с родиной!..

Перед главным входом киевского аэропорта Борисполь нас было с десяток человек. Вспоминаю Гелия Снегирёва, Галю Евтушенко, Олега и Лялю Лапиных, Сашу Ткаченко, Гарольда Бодыкина, ветеринара Джульки и ещё двух-трёх людей, не помню имён.

Дело было после полудня, 12 сентября 1974 года.

Галя Евтушенко приехала утром в день отлёта, вместе с Лилей Лунгиной. Галя давно пообещала быть на проводах и без напоминаний позвонила, мол, встречать не надо, сама найду.

Чтобы вытащить Лилю, пришлось пойти на крайние меры.

Накануне Виктор Платонович долго разговаривал с Москвой, прощался с Симой и звал: пусть хоть Лилька приедет. Прилетай, грубовато упрашивал её, когда ты ещё меня обнимешь, приезжай на полдня, и всё!

Нет-нет, это исключено, горячилась Лиля, зачем эти сложности, можно и так попрощаться. А обещанную ей на память монографию Сальвадора Дали, в роскошном серебряном переплёте, – такую ни за какие деньги даже в Москве не достанешь, – можно передать с Галей, раз она едет в Киев…

Некрасов взъярился:

– Если хочешь получить Дали, то только в собственные руки, запомни! А там как знаешь!

И повесил трубку.

Лилианна Лунгина всё-таки приехала. Торопилась, дальше двери провожать себя не разрешила. Они обнялись, поцеловались, и расстроившийся В.П. ушёл к себе в кабинет. До отлёта оставались считаные часы…

В здание аэровокзала в тот день никого без предъявления билетов не пускали, объяснил серьёзный дядя в форменной фуражке. В стороне стояла группка сопровождавших Некрасова гэбистов. Если мы чуть отходили в сторону, группка тоже смещалась. Они открыто томились, всё это им было неинтересно, как щекотать самого себя.

Возле нас всё время толокся невозмутимый парень с узким чемоданчиком, в торце которого было отверстие для объектива кинокамеры. Чемоданчик был самодельный, его отладил, видно, какой-то киевский умелец. Сразу заметив, все начали тыкать в него пальцами и ненатурально смеяться. Парень – ноль внимания, сам глядел в сторону, а объектив направлял на нас.

Вика снова смылся в буфет – повторно выпить сто грамм. Прибежал, когда объявили посадку. Все бестолково начали обнимать и целовать В.П. и маму, тискали Джульку, бормотали какую-то прощальную ерунду.

– Ладно, ладно, – торопил всех Некрасов, – заканчиваем проводы, перед смертью не надышишься! Все по домам!

И они с мамой пошли через вестибюль, а мы смотрели вслед через стеклянную дверь. Никто не плакал. Мама беспрерывно оборачивалась на ходу, махала рукой, Вика ушёл сразу вперёд, не оглядываясь.

Они улетели в Цюрих, а оттуда в Лозанну.

Мы ещё несколько минут взволнованно потоптались, погалдели. До крайности захотелось выпить. Порешили сообразить по капле-другой, помянуть путешествующих, как положено у людей. О слежке больше вспоминать не решались, по сторонам не смотрели, сели в два такси. Поехали, шеф, в Пассаж!..