Шрифт:
Естественно, это был деловой обед, поэтому заплатил Макс. А разговор крутился вокруг извечной темы – о всесилии КГБ.
Какое там всесилие, говорил Некрасов, наверняка у них такой же кавардак, как везде в Союзе. Всесилие заключается в колоссальном количестве осведомителей. Не каждый ведь найдёт смелость отказаться стучать.
– А потом, Советам не хочется казаться совсем уж варварской страной, лестно им показать, что и у них оппозиция зарождается, – сказал Макс.
…Некрасов вернулся от Раллиса воодушевлённым и деловитым – о Снегирёве будут передачи и по «Свободе», и по «Голосу Америки». Может, и в конгрессе запрос о нём сделают, так что не всё потеряно.
Позвонил и Андрею Седых, владельцу и главному редактору нью-йоркского «Нового русского слова». Обстоятельно рассказал о предстоящих бедах Гелия, попросил газетную огласку.
Тот твёрдо обещал.
В День Бастилии было напечатано новое письмо Гелия Снегирёва, «Обращение к президенту Картеру». А через несколько дней Некрасову передали «Письмо Брежневу». Стало абсолютно понятно, что Гелий погиб. Такие вещи не прощают.
В эти дни к Некрасову по делам зашла Татьяна Плющ. Заговорили о письмах. Что скажет она, умудрённая опытом жена диссидента? Она же знает диссидентскую психологию. Ну так что же Гелий делает, это же самоубийство? Смотри, Таня, что он пишет: «Вы лишили моих соотечественников-украинцев национального достоинства, вы добились от нас того, что мы боимся и не хотим называться украинцами».
Это бывает с людьми, ответила печально Таня, когда над ними глумятся, уверяют, что у них мания реформаторства. Вот они от отчаяния и решаются на крайнее. Таких нельзя остановить, они закрыли глаза и так пойдут до конца…
Гелия арестовали через два месяца. После ночного обыска, сообщила по телефону его вторая жена, Галина Анатольевна. В «Монде» статья – «Украинский писатель Снегирёв арестован». Некрасов потом ещё трижды писал в этой газете большие статьи в защиту Гелия, неизвестно на что надеясь…
Газеты бессильно оповещали:
«Гелий Снегирёв почти ослеп – кровоизлияние в оба глаза…»
«В результате истязаний и насилия Гелия Снегирёва разбил паралич…»
«Он умер 28 декабря 1978 г. в киевской больнице, где находился под наблюдением КГБ. Жене сообщили, что он умер от рака. Ему был 51 год».
«Умер мученик КГБ Гелий Снегирёв».
«Скончался Гелий Снегирёв. КГБ замучил украинского писателя-диссидента».
«Его друг Виктор Некрасов ранее уже не раз писал в “Монде” об этом отважном и отчаявшемся человеке».
И в конце концов – извещение в нью-йоркском «Новом русском слове»:
В храме Христа Спасителя
будет отслужена панихида по замученному и убиенному
Гелию Ивановичу СНЕГИРЁВУ,
украинскому писателю, борцу за права человека в СССР,
горячо верующему православному гражданину,
скончавшемуся в Киеве в декабре 1978 г.
Ах, утону я в Западной Двине…
Известнейший во всех волнах эмиграции журналистский лис и волк Яков Моисеевич Цвибак, для удобства называвший себя Андреем Седых, питал к Некрасову слабость. И Некрасов тоже любил его. Они и переписывались, и перезванивались, и встречались частенько в Америке. Приехав в Париж с приватным, как он сказал, визитом, Андрей Седых зашёл к нам на Пасху в 1979 году. Выкушал кулич, рассказал о своей парижской жизни в пору, когда он был просто репортёром Яковом Цвибаком. Скромно сунул Вике какие-то гонорарные деньги и подарил свою книгу «Далёкие близкие»: «Дорогому Виктору Платоновичу Некрасову от друга и почитателя».
Во все годы эмиграции Седых безотказно печатал статьи и рассказы Некрасова и обязательно платил гонорары. Деньги небольшие, но без задержки. Старый литератор, хлебнувший и вкусивший горести и отрады первой эмиграции, он, как никто, понимал, сколь кстати приходятся несколько попутных долларов. А для души еженедельно высылал из Нью-Йорка бандероли с последними номерами «Нового русского слова», чем очень ублажал своего друга.
В начале восьмидесятых Некрасов начал регулярно писать передачи для «Радио Свобода». Многие из них, слегка переработав, посылал в «Новое русское слово», в очередной номер. Особенно ему хотелось, чтобы публиковались материалы об оставшихся в Союзе друзьях, то ли о тех, кто притеснялся, то ли по случаю какой-то их даты, то ли чтобы просто рассказать о них.
После многих лет взаимного благоволения между парижской «Русской мыслью» и Некрасовым начал возникать некий напряг. Когда в газете царила княгиня Зинаида Алексеевна Шаховская, всё было проще, Некрасова без разговоров печатали.
Но затем редакцию возглавила И.А. Иловайская и в редколлегии, видимо, была принята линия, при которой статьям Некрасова первостепенная роль не отводилась. Отношения поддерживались корректные, и газета временами его печатала – но когда он сам отстранял обиду, звонил и посылал какой-либо неотложный материал.
Смею предположить, что в то время редактор и парочка влиятельных диссидентов решили, что грянул час провозгласить «Русскую мысль» дружиной архангелов, рубящихся с Империей зла. А статьи Некрасова были, считали в редакции, беззубыми, мягкотелыми или просто вне злободневного клича.
В редакции работала открыто к нему благожелательная Ирина Гинзбург, но теперь В.П. даже к ней обращался неохотно…
Тогда Некрасов почти полностью повернулся к «Новому русскому слову», посылал туда практически все свои рассказики и статьи. Возможности «НРС», газеты по-американски внушительной, двадцатистраничной, да к тому же ежедневной, ни в какое сравнение не шли с худосочной восьмистраничной парижской «Русской мыслью». Выходящей раз в неделю и казавшейся американцам местечковой и келейной газеткой, сообщавшей в основном о задавленных на дорогах собачках и сломанном дверном звонке у муниципального советника.