Было жизни пожарской у нас ровно два месяца, и настала полная тишина с морозом на северном полюсе. Да будет ему земля пухом, но червонец пусть все-таки вернет под замок нашей несгораемой кассы взаимопомощи.

Фамилию мою Капорцев не ставьте, а прямо напечатайте подпись «Магнит», поязвительнее сделайте его.

Примечание:

Милый Магнит, язвительнее, чем Вы сами сделали вашего брандмейстера, я сделать не умею.

Принимать бокс за классовую борьбу — глупо. Еще глупей — принимать классовую борьбу за бокс.

Не каждый не делающий своего дела, забастовщик.

«Время — деньги». Принимай поэтому деньги вовремя.

«Английская болезнь» не всегда консерватизм. Иногда это — просто рахит.

Если ты бездейственен по натуре, не вступай в Совет Действия.

Совет короля плюс Совет Действия не создают еще советской системы.

Объявить забастовку незаконной — нельзя. Можно — просто объявить забастовку.

Водить массы за нос — еще не значит быть вождем.

Туманными фразами Лондона не удивишь: в нем и без того туманно.

Не объясняй лондонского томским — тебе не поверят.

Если в палате лордов темно — не удивляйся: «высший свет» — одно, а электрический свет — другое.

Не суди забастовщиков за «нарушение тишины». Из-за них ведь затихла вся Англия.

Конституция — как женщина. Ей не следует хвастать старостью.

Присягая королю, можешь покраснеть. Присяга твоя от этого не станет красной присягой.

Входя в Букингемский дворец, не говори: «мир хижинам». Это совершенно неуместно.

На Бога надейся, а с епископом Кентерберийским не спорь.

Не бойся политики. Она отнюдь не жена Поллита.

Не говори «дело в шляпе», если знаешь, что дело в кепке.

Если ты джентльмен, не входи в парламент в короне: головные уборы снимать обязательно.

Снявши парик, по голове не плачут.

Ол. Райт

Мощный звонок перешиб «Шествие сардара».

— С вами говорит администратор ленинградских, московских и провинциальных театров,— сказал голос на фоне бубнов «Сардара»,— желательно переговорить с вами по делу.

— Приезжайте ко мне в два часа дня.

— А в час? — спросил далекий администратор.

— Ну… хорошо.

Администратор выключился, затем обогнал Америку и явился в час без четверти.

Гость одет был в пиджак, полосатые брюки, ботинки на пуговках. Гость был с лысиной, бородкой и печальными глазами.

— Садитесь, пожалуйста,— сказал я, изумляясь тому, что при госте нет портфеля.

Впрочем, отсутствие портфеля возмещалось наличием драгоценного камня в засаленном галстуке, по всем признакам — изумруда.

— Мерси,— сказал гость,— фамилия моя — Суворов-Таврический.

— Скажите,— воскликнул я, стараясь, чтобы изумление мое не приняло неприличных форм.— Без сомнения, Таврический — ваш псевдоним?

— Нет,— ответил гость,— как раз Таврический — фамилия, а псевдоним — Суворов. По отцу я — Таврический, а по матери — Котомкин.

— Таким образом, вы — Котомкин-Таврический.

— Да,— подтвердил гость.— Вам, может быть, моя фамилия неприятна?

— Помилуйте! — воскликнул я.

— О вас много и тепло говорил мне Бобров в Ленинграде. Вы знаете Боброва?

— К сожалению, нет… Но я много слышал о нем хорошего, о Боброве,— поспешил я утешить гостя.

Как известно, люди, говорящие о вас много и тепло, редки. Гораздо чаще встречаются такие, что говорят мало, но пакостно, поэтому я сразу взял Боброва на заметку.