Вбежали в аэропорт за полчаса до отлёта. Бегаем по холлу, но… всё — уже нельзя пройти к самолёту. С печальными ожиданиями подходим к кассе, и вдруг… слышим, и не верим: «Через час на следующем рейсе вы вылетаете в Пекин». Никаких доплат, никаких возмущений, нотаций, унижений. Звоним в Пекин, сотрудники ласково помогают набрать номер, комфортабельно вылетаем на следующем самолёте. И увозим изумление нормальному, человеческому обращению, возможному и при коммунистах! Представьте, что ожидало бы нас на родных просторах российских аэропортов?!

Так-таки нас ожидало! Но я об этом расскажу в другом месте. Самолёт «Пекин — Москва» набирал высоту. Мы покидали Поднебесную империю (Тянь–Ся), где был император — сын Неба, и их земля лежала в центре Мира. Сейчас здесь коммунистический режим. А у «старшего брата» только что народившаяся демократия. «Москва–Пекин! Идут, идут вперёд народы». В ногу или кто-то кого-то обгоняет?

У меня давно уже нет доверчивой влюблённости в коммунистические идеи, нет и блаженного восхищения коммунистическим идеалом, но тут я растерялась. «Всё, как у людей». У всего есть предел, в том числе у правильности, у коммунизма, у демократии и у разума.

Так что же в психологии людей принадлежит коммунистическому идеалу, а что общечеловеческому?

В новеньком Пекинском аэропорту мы распознали по крикам: где находится наш родной «Аэрофлот». Метров за двести от сдачи багажа раздавались звуки русской речи и шум от борьбы за взятие подступов к транспортёру. Каким-то образом Лёне удалось проникнуть к принимальщикам багажа, меня же затолкали так, что я не могла приблизиться. И только слышу, что Лёню стали штрафовать за лишний вес: за маленький купленный в Китае для подарков чемоданчик. Мы хотели взять его в кабину, но Лёня совсем об этом забыл. За забывчивость потребовали 180 долларов. Я хотела пробраться к Лёне и забрать чемоданчик, жалко было отдавать денежки ни за что — ни за жемчуг, ни за нефритовых драконов, но… толпа меня затиснула так, что я только пискнула об этом. Сразу же из очереди послышались реплики: А что ты думала! Нужно было самой идти! Рот не нужно разевать! Были и сочувственные предложения: «Нужно было распределить килограммы! Вот у меня лишних есть восемь!» Стою в этом коловращении, кто-то совсем обнаглел, стал драться, китаянка — с русским парнем, пытавшемся пробраться без очереди. Странно, ведь у всех есть билеты и до отлёта самолёта ещё много времени, но почему-то все в жутком возбуждении и ажиотаже. Аэропорт совсем новехонький и ещё не налажен подход к сдаче багажа, нет перегораживающих канатиков и нет наблюдающих за очередью. Багаж все привезли на новых тележках, которые двигаются только вперёд, по–китайски, они с тормозами и трудно откатываются, и брошенные, они перегораживают и мешают движению всей этой рвущейся в самолёт массы. Стою несколько расстроенная, и вдруг одна дама в шикарной шубе громко на всю толпу восклицает: «Ну, блядь, где эти пингвины, чтоб тележки-то убрать! Они только едят да спят!»

Пингвины — это носильщики, они в красных шапочках. Узнаю своих: всех презираем, все хуже нас. Чучмеки, черномазые… до бесконечности награждаем мы эпитетами другие национальности. Выросли в интернациональном единстве пролетариата всех стран.

В Московском аэропорту, в таможне, смотрю: эту даму, не любящую пингвинов, таможенники довольно пристально стали теребить — требуют, чтоб она разорвала свой мешок–багаж, перевязанный клейкой лентой, (большинство российских пассажиров везли багаж в чёрных мусорных мешках, чтобы тара ничего не весила). Я спросила у молодого парня, подносившего наш багаж, что таможенники ищут у этой дамы? Наркотики? «Нет, они смотрят на качество шуб, которые она везёт. В Китае челноки покупают за копейки, а тут продают за тысячи!» Таможенники тем временем достали одну шубу и стали трясти, а дама, вся красная, нервная, приговаривала, что «шуба рвань, смотреть нечего». Я не знаю чем закончилась шубная история, думаю, что шубой — таможенникам.

Грустно от слов. Поразительно бессознательное презрение одних к другим. Мне показалось, что в Китае больше уважения к личности другого человека, чем у «старшего брата»: всё-таки влияние древней культуры себя оказывает.