Но стоило оно уйму денег! И наследство Джейн понемногу растрачивалось. Отец понимал это, давал себе слово остановиться, клялся, что эта трата — последняя. Разве не обязан человек думать в первую очередь о своём ребёнке? Разве не должен обеспечить его будущее? Но снова и снова не мог Роберт Чердон устоять перед дочкиной просьбой. И сам себя успокаивал: «Не беда, в сундуках ещё много денег». Он уже не волен был остановиться, его влекло неудержимо — дарить, отдавать… Так вот — помните? — и становятся запойными пьяницами… Деревенские теперь кликали его Боб Чердон и здоровались приветливо, по-соседски. Каждому тут он сделал добро.

Однажды Маленькая Джейн заболела, и её отвезли в Детскую больницу. На Чердона и взглянуть было страшно: он совсем обезумел. Джейн, к счастью, быстро вернулась домой — весёлая и здоровая. А вскоре в Детской больнице случился пожар. Детей успели вынести из огня, но здание сгорело дотла. В тот же день Роберт Чердон продал мельницы на Медвяной речке, чтобы отстроить больницу заново. Продавал наспех, а значит — себе в убыток. Покупатель довольно ухмылялся, радуясь Чердоновой дури, деревенские онемели от изумления, больница благословляла доброту Роберта Чердона, а сам он прижимал к своей груди Маленькую Джейн и думал о грозящей им нищете.

Впрочем, в те дни тревожиться было ещё рано. Но Чердон, видно, знал, что его страсть, его болезнь уже неизлечима. Он обречён отдавать. Он готов был подарить своей девочке весь мир, но её добрая душа стремилась к счастью для всех. И отец одаривал всех, причём — чем меньше оставалось у него денег, тем легче расставался он с ними. Он искренне желал избавиться от порока, но не мог и безмерно от этого мучился. Его сбережения таяли не по дням, а по часам, люди славили его доброту, а он ходил понурый, точно знал за собой серьёзную вину. Но и тогда не отложил он для дочери даже малой толики от быстро таявшего состояния. А его хохотушка Джейн по-прежнему радовалась жизни. Она верила в отца, верила в людей, и всё ей было нипочём. Она, разумеется, не знала, что отцовская лавка на Костном рынке пошла с молотка, не знала, что Чердон продал последние акции, что в трактире теперь новый хозяин.

А если б знала? Грустить бы не стала! Однажды отец спросил:

— Маленькая Джейн, не пожить ли нам в маленьком домике вместо этой огромной фермы?

— В хижине в лесу? — воскликнула Джейн. — Ой, папа, я очень хочу!!! Мне там так нравится!

И они перебрались в хижину. Тучные хлеба Роберта Чердона убрал с полей кто-то другой, а Приют получил от неизвестного дарителя чек на громадную сумму.

На самом деле Боб Чердон почуял, что его подкосили тревоги и точит его тяжёлый недуг. Никому он об этом не рассказывал, денег на доктора тратить не хотел. Вот и думал невольно, что в скором времени Маленькая Джейн останется круглой сиротой, и одарил Приют на свои последние деньги.

Около года прожил Роберт Чердон с дочкой в хижине дровосека. Затеям его пришёл конец, поскольку тратить больше было нечего. Однако именно в этот год тревожная морщинка на его лбу разгладилась. Он был гол как сокол. Ничто в этой жизни от него теперь не зависело, и, перестав с замиранием сердца думать о будущем Джейн, отец вверил её Господу. Роберт Чердон нанялся батраком на свою бывшую ферму, зарабатывал на хлеб да кашу для двоих, а по воскресеньям они с Джейн шли гулять и остатки зарплаты раздавали нищим на дороге. Отец шёл следом за дочкой по лесной тропе к дому, и карманы его были пусты. Он глядел на Джейн новым, просветлённым взглядом, а она, пританцовывая, бежала впереди, стучалась в собственную дверь, склонив головку набок, ждала ответа, отвечала себе строгим голосом: «Войдите», а потом усаживалась и нетерпеливо ждала отцовского стука.

— Входи, папа!

— Добрый вечер, мисс Маленькая Джейн.

— Добрый вечер. Ты ходил на прогулку?

— Да. Славно прогулялся.

— Кого ты встретил?

— Пару нищих.

— Что ты им дал?

— Пару монет.

— А что они сказали?

— Спасибо и привет.

— Ты всё забыл, папа! Они сказали: «Спасибо, сэр, вы очень добры!»

Потом отец с дочкой ужинали. Кроме каши и хлеба на столе у них всегда оказывалось ещё что-нибудь: люди то и дело совали девочке еду — то яблок корзинку, то мёд в сотах. Если где свинью заколют — непременно отнесут кусок Бобу Чердону, или просто «Бобу». Матери частенько отправляли ребятню в дровосекову хижину:

— Беги-ка, Томми, снеси Бобу этой требухи.

— Лy, занеси Бобу яйца, тебе по дороге.

Но вот однажды, рано утром, Маленькая Джейн постучала в дом Уильяма Стоу и сказала:

— Я не могу папу добудиться.

Билл вскочил:

— Маленькая Джейн, ты садись, завтракай с Молли, а я посмотрю, что там с Бобом.

Джейн провела у Стоу целый день, а потом ночь, и ещё день, и ещё ночь. А на третий день Боба Чердона похоронили. Вся деревня провожала его в последний путь. Люди уже знали, что Боб умер в нищете, и у Джейн не осталось ни гроша за душой. Кто-то заикнулся о Приюте, но вы бы видели, как вспыхнул от гнева Уильям Стоу.

— Отправить ребёнка Боба Чердона в приют? Да ни за что на свете! Только с моими вместе, когда я сам ноги протяну! Маленькая Джейн пришла ко мне в дом — тут она и останется. Мое слово твёрдое!

Тут заговорили все наперебой: он меня спас, он мне помог, он то, он сё. Загубил себя Боб ради наших детей! Что же, теперь его ребёнку за доброту пропадать? Да мы все перед ним в долгу! И Джейн теперь наша дочка, мы её в обиду не дадим!

Так и порешили. Стала деревня для Джейн и отцом, и матерью. Домов тут было около полусотни, как раз по числу недель в году. И Джейн жила поочерёдно в каждом. Хотя любой хозяин — от священника до каменотёса — с радостью оставил бы девочку хоть на целый год. Джейн переходила из семьи в семью и в каждом доме слышала об отце доброе слово. Остался он в памяти людской как Добрый Фермер, а молва разнесла эту историю в самые дальние края. Подкостье тем и прославилось, что жил там когда-то Добрый Фермер, который обездолил родную дочку ради чужих детей. Деревня помнила о Чердоне и гордилась им. Джейн не осталась обездоленной — отец оставил ей людскую доброту и благодарность, любой дом в деревне был теперь её домом, у любого очага ей было тепло.