Руденко откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. В его памяти возник тот поздний зимний вечер. Падал легкий снег. Он шел домой из спортивной секции, где его в очередной раз обозвали уродом и бездарем. На остановке автобуса никого не было, кроме бомжа неопределенного возраста, скорчившегося в углу павильона от холода. Когда Руденко присел на скамейку, в нос ему ударил запах мочи и немытого тела. Бомж посмотрел на него осоловелыми глазами и произнес:

– Не угостишь ли хотя бы сигареткой? А то ведь околею.

Его голос напомнил Валерию голос судьи и, вскочив со скамейки, парень накинулся на несчастного и принялся избивать. В течение нескольких минут он словно не осознавал, что делает, и очнулся лишь тогда, когда бомж потерял сознание. Руденко посмотрел на него невидящими глазами и кинулся бежать. Вернувшись домой, он вдруг почувствовал облегчение. С души исчезла тяжесть, настроение улучшилось.

– Мать заметила, что со мной происходит что-то странное, – продолжал Валерий. – Иногда она поворачивалась ко мне лицом, но очень редко. Она стала выспрашивать меня, но я ничего ей не сказал. Впрочем, она не могла не догадываться о моем самочувствии, все же работала в психушке, – артист вдруг усмехнулся. – Хотя с годами у нее самой поехала крыша. Зависть к женщинам, которым удалось устроить личную жизнь, стала патологической. Помню, ее любовник судья в подробностях рассказывал о нашумевшем деле черной вдовы. Когда он уходил, мать признавалась мне, что завидует и ей. Она даже вспомнила «Капитанскую дочку» Пушкина. Помните, Пугачев рассказывает сказку про ворона и орла? Орел говорит ворону: «Лучше один раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью». Вот мать и считала: Скобина один раз напилась живой крови, а на ее долю такое не выпало.

– Именно поэтому ваша мать начала проводить эксперименты над Захаровой? – подсказал Киселев. Руденко кивнул:

– Правильно. Когда в больнице появилась Анна Григорьевна, зависть матери перекинулась на нее. Сначала женщина с охотой рассказывала, какие хорошие ей достались мужья, вот жаль только, что так рано ушли на тот свет. Сперва мать внушила ей мысль: она сама отправила их туда за плохое к себе отношение, а потом – и о черной одежде. Старушка принялась повторять глупости и носить старомодные черные вещи, а мать приходила домой, рассказывала о ней в подробностях и смеялась, – он развел руками. – А я в это время страдал оттого, что не могу заняться любимым делом. Кроме спортивной секции, я посещал театральный кружок и только там чувствовал себя совершенно счастливым. Руководитель прочил мне большое будущее, но куда там… Разумеется, меня не взяли ни в одно театральное учебное заведение. Мать подсуетилась и тут, и так я оказался в театре на ролях «кушать подано».

– И благодаря Бучумову получили однажды то, о чем давно мечтали, – вставил Костя. – Зачем же нужно было его убивать?

Валерий закусил губу:

– Когда я впервые увидел Романа, во мне что-то дрогнуло. Он был так похож на материного любовника, издевавшегося надо мной, – на судью. Во мне снова вспыхнул гнев и захотелось его убить, но я сдержал себя. В конце концов этот парень отнесся ко мне по-человечески в отличие от всего коллектива. И если бы не Верочка, которую я любил и втайне лелеял мысль, что когда-нибудь она ответит на мои чувства, я бы, возможно, не тронул его и пальцем. Но он посягнул на мою богиню…

В тот день Руденко шел по коридору театра, и когда навстречу ему выбежала рыдавшая девушка, он схватил ее за руку:

– Верочка, что случилось?

Она стиснула зубы и ничего не сказала.

– Тебя кто-нибудь обидел?

Накануне он видел, как Роман сажал ее в свою машину, и понял все:

– Это сделал Бучумов?

Худенькие плечики девушки вздрагивали.

– Хочешь, я набью ему морду? Верочка, я для тебя… – артист был готов произнести нежные слова, но Вера вдруг оттолкнула его:

– Убирайся к черту, урод, Квазиморда, и оставь меня в покое. Не тебе судить его.

Ей удалось убежать, впрочем, Валерий ее и не удерживал. В нем вспыхнула злоба, но не на нее, хотя именно она оскорбила его, а на всех красавцев вроде Бучумова. Разве это справедливо? Одним достается в этой жизни все, а другим – ничего. Именно в тот день Руденко решил свести с ним счеты, впрочем, не только с ним, а со всеми красивыми и молодыми, кто мешает жить другим. Тогда же наметилась и вторая жертва – Найденов, рабочий сцены, тоже похожий на одного из любовников матери. Однако преступление нуждалось в обдумывании, и Руденко понял: ему хочется сыграть роль, о которой будут говорить. Банальное убийство его не устраивало.

– Мать не один год гудела мне про черную вдову, – сказал Валерий. – И я решил: а почему бы мне не сыграть именно эту роль? Она показалась мне самой подходящей. Роковая женщина, которая ненавидит и убивает мужчин. Тем более козла или, вернее, козлиху отпущения, то есть Захарову, мне подготовила мать. При случае я собирался пустить следствие по ложному пути.

– Пять кинжалов – это пять любовников вашей матери, которые издевались над вами, – уточнила Катя.

Руденко усмехнулся:

– Вы совершенно правы. Казалось, я заново нарожусь на свет, если сведу с ними счеты. Убить первых было несложно. Вы догадываетесь, как я это сделал.

– Когда вы собрались убить Найденова, то прошли через черный ход? – поинтересовался Скворцов.

Валерий кивнул:

– Да.

– И вас не заметила ни одна живая душа?

Преступник щелкнул пальцами:

– В том-то и дело, что заметили. Но я слишком хорошо знаю психологию наших артистов. Поскольку я здесь работаю и они замечали меня сотни раз, то их было бы очень легко запутать. Я уверен: кто-то из попавшихся мне навстречу и слегка кивнувших вроде бы вспомнил, что накануне видел меня, но только стоило ему сообщить, что Руденко находился в больнице, он тут же взял бы свои слова назад. Дескать, вполне возможно, меня видели не в тот день. Поэтому свидетелей среди наших я не очень боялся. И еще я знал: наиболее наблюдательные сейчас на репетиции. А со студентом мне несказанно повезло. Я оказался свидетелем одной интересной сцены. Но вы уже о ней наслышаны. Мысль подставить еще одного человека показалось мне забавной. Я стал следить за ней и отыскал свою третью жертву.