– В деревенском детстве есть своя польза: научаешься отнимать жизнь, – однажды сказала Роза. – Я спокойно сворачивала кроличьи шеи.

От ее многозначительно зловещего взгляда мне стало слегка не по себе. Походило на скрытую угрозу, особенно вкупе с сообщением о ноже в Розиной сумке.

Долгое время семейство пользовалось уличным нужником, из которого летом сильно воняло, но в целом он был прекрасным местом для уединенных размышлений. В односкатном кособоком домишке, сложенном из кирпича, стульчаком служила толстая доска с пропиленной овальной дырой. Если по неосторожности что-нибудь туда уронишь – навек простись, ибо луч фонарика высветит лишь сонм жирных белых опарышей. Маленькая Роза боялась ходить в нужник в темноте – ночные шорохи и рыки вмиг превращались в тигров и медведей. Но самый ужас был зимой: хочешь встать – и будто сдирают кожу с ляжек. Да еще братец пугал – дескать, если задница примерзнет, иного выхода нет как ее отрезать. Поэтому зимними ночами Роза мучилась, но терпела. Забавно, как с этим схожи мои воспоминания о доме в Шропшире. И там был уличный нужник, только с тремя очками – видимо, ради человеческого сплочения. Думаю, сейчас такое невозможно. Наверняка Евросоюз запретил.

Обычно отец паяльной лампой прогревал стульчак, но потом, когда тот вконец обгорел, переместил туалет в дом, обустроил водопроводную систему (из колодца через трубу вода закачивалась в резервуар под крышей) и установил водонагреватель. Отпала нужда скалывать лед и растапливать снег, а старый сортир назначили помойкой. Жизнь становится скучной, говорила Роза, когда из нее уходит борьба за выживание. Уже нет того восторга предвкушения, пока греется вода в огромном котле. Отцу, бывшему партизану, новая жизнь казалась странной, и он бурчал, что все превращаются в неженок.

В семье имелась старая машина – трофейный штабной «мерседес», в котором вкусно пахло красной кожей сидений. Усядешься в него и чувствуешь себя надменным властелином. Мощное, но слишком уж величавое авто не предполагало лихачества, и отец катил медленно, не глядя на обгонявшие его мотоциклетки «шкода» и «восход». На «мерседесе» он ежедневно ездил на службу в Белград и злился, когда после работы видел толпу туристов, фотографировавшихся на фоне его машины. Всякая поломка создавала уйму проблем – надо было раздобыть или изготовить нужную деталь, а семейству между тем приходилось кататься на общественном транспорте, в котором, по словам Розы, вечно воняло козами, детской отрыжкой и сырым луком. Я, как это услышал, подумал про наших тогдашних правителей-лейбористов, в частности про Энтони Уэджвуда Бенна [17] : Роза вела себя как хлыщ, который готов мириться с простым народом, пока не окажется в его гуще.

Неподалеку от дома был фруктовый сад, где Роза лазала по деревьям, а позже писала первые стихи. В один мой визит она обстоятельно декламировала свои творения на сербскохорватском и затем объясняла их смысл. Мне было хорошо: я мог долго и неприметно любоваться ее лицом – отражением чувств, в которых приоткрывалась ее душа. Удивительно слушать язык, который не понимаешь. «О господи!» – мысленно вздохнул я, когда Роза сказала, что Верхний Боб Дилан тоже балуется стишками. После нашего знакомства я сделал пару попыток осилить современную поэзию, но, признаюсь, она показалась чем-то вроде словесных нарезок или кроссвордных загадок. Хоть бы мне кто-нибудь знающий ее объяснил. В школе нам часто задавали учить стихи, но то была тягомотина с обилием рифм и строчками равной длины. Пожалуй, современная мура не по мне. Да, а стишков ВБД я так и не услышал. Может, теперь он знаменитость, кто знает.

Кстати, мне понятна Розина страсть лазать по деревьям. Мальчишкой ох уж я полазал! Недавно ездил в Шропшир и увидел, в какую громадину разросся мой любимый дубок. Давно не пробивало меня такой печалью по ушедшим дням и сгинувшему времени.

Однажды Роза получила взбучку. Лысая бабушка рассказала ей сказку об алмазе, спрятанном в яблоке, и Роза распотрошила кучу яблок в саду. Ее заставили собрать ошметки в тачку и отвезти в свинарник. Оказалось, в саду нам нравилось одно и то же. Солнечный свет, пронзавший листву. Мыши-полевки. Воробьиные свадьбы. Скворцы и дрозды, которые, не заметив тебя, усаживались на соседние ветки.

– Когда-нибудь свожу тебя в Шропшир, в свое детство, – сказал я.

Роза обрадовалась, но мы так и не съездили. Трудно выкроить время на путешествие с отставной югославской проституткой, если поглощенная вязанием Огромная Булка требует, чтоб ты вымостил дорожку и сводил дочь в кино. Жизнь с Розой проходила в подвале бесхозного грязного дома, а потом я отправлялся в узилище гламурного Саттона.

Однажды Роза пережила жуткое потрясение, а началось все с лошади.

В саду она подбирала падалицу, и вдруг кто-то пихнул ее в плечо, а затем дернул за рукав. От неожиданности Роза вскрикнула, чем насмерть перепугала огромную ломовую лошадь, которая, всхрапывая и взбрыкивая, пустилась наутек. Во рту коняги торчал клок шерсти, выдранный из Розиного красного свитера.

Роза тоже рванула прочь, но у калитки столкнулась с запыхавшейся пожилой крестьянкой, спросившей, не попадалась ли ей кобыла, которая к тому времени уже не таясь угощалась яблоками.

В общем, усатая тетка предложила Розе прокатиться верхом, и оробевшая девочка не смогла отказаться. Чтобы оседлать рослую кобылу, вначале пришлось залезть на калитку, после чего Роза приказала себе не дрейфить и вцепилась в лошадиную гриву. Кобыла вроде как вознамерилась куснуть ее за ногу, но тетка успокоила – дескать, нет, просто обнюхивает, знакомится.

Трюхая по дороге, объевшаяся яблок лошадь беспрестанно пускала ветры, что веселило Розу, но оставляло равнодушной хозяйку. «Ну, пожалуй, хватит, – наконец сказала тетка. – Иначе тебе далеко возвращаться, да и вон, кажись, дождь собирается».

Разохотившаяся девочка вымолила обещание, что как-нибудь потом ей снова дадут покататься. Кобылу звали Россия – видимо, потому, что была очень большая, доставляла кучу неприятностей и вечно лезла куда не просят. Спешиваясь, Роза подвернула лодыжку, маленько поплакала и захромала домой.