Он приложил ее к губам и дунул… Да, это вполне возможно, с волнением подумал он и сорвал небольшую круглую ягодку. Вложил ее в стебель и, набрав побольше воздуха, дунул в него.

Ягода пролетела вдоль колоннады и ударилась в дверь кабинета.

— Ай! — воскликнул Сервилий, открыв ее как раз в этот момент и схватившись за висок. — Ради всех богов, Публий! Что это тебе взбрело в голову?

— Прошу прощения, я проводил опыт, — извинился Аврелий, но другу в эту минуту явно было не до формальностей. Даже царапина на щеке не смогла стереть ликования с его лица.

Сенатор опасался худшего.

— Я из театра, — заговорил Тит, переполненный гордостью. — Победа!

Боги Олимпа, это случилось. Бедная Помпония! — искренне огорчился Аврелий.

— Вчера ночью, — продолжал Сервилий. — Я боялся, что Нисса не захочет видеть меня, однако… Не веришь?! Она не только приняла меня, но… — И, до ушей краснея от смущения, он извлек из кармана туники кусочек вышитой льняной ткани. — Узнаешь? — подмигнул он.

Сенатор, ужасно расстроенный, опустился на скамью. Конечно, он узнал его. Когда он видел актрису в последний раз, этот кусочек ткани едва прикрывал ее бедра.

Глаза Сервилия сияли.

— Ах, какая женщина! — мечтательно воскликнул он. — Но что же ты не поздравляешь меня?

— Да, да, конечно, Тит… — проговорил патриций.

— По-твоему, это в порядке вещей — добиться ее благосклонности? — возразил Сервилий, не скрывая недовольства. — Это немалого стоит. Тебе что — ты молод, богат, хорош собой… Я всегда радовался твоим победам, а теперь, когда настала моя очередь, ты как будто завидуешь!

— Нет, нет. Что ты, друг мой! Напротив, я очень рад…

— В самом деле? Не похоже, однако!

— Послушай, Тит, не думай, будто я…

— А вот и да! — резко прервал его Сервилий. — Нисса предпочла меня тебе. И это просто убивает тебя, разве не так?

— Ради всех богов Олимпа, — попытался возразить сенатор. — Но как только тебе могло такое прийти в голову?

Сама мысль о том, что друг мог составить ему конкуренцию в любви, казалась ему совершенно абсурдной. То же самое, что ожидать с минуты на минуту извержения Везувия — вулкана, который лишь иногда слегка ворчит.

— Знаешь, Публий, я думал, ты не такой мелочный!

Аврелий возвел глаза к небу, обращая немую мольбу к бессмертным — в чье существование, однако, не верил, — чтобы они подарили ему терпение.

— Это не так, Тит, — произнес он. — Поверь мне… я только беспокоюсь о Помпонии.

— Ладно, — сухо ответил Сервилий, — в городе больше домов терпимости, нежели храмов, не говоря уже о своднях, и полным-полно доступных женщин: гетеры, куртизанки, содержанки, вольноотпущенницы. Даже матроны вовсю стараются, отбросив стыд и позабыв о супружеской верности. А я за тридцать лет брака не могу позволить себе одну-единственную маленькую шалость?

— Постарайся хотя бы, чтобы жена не узнала! — взмолился Аврелий.

— А как она может узнать? Я не оставляю никаких следов… — весело заверил Тит. Потом вдруг осекся, что-то вспомнив. — О боги! — застонал он. — Косметика Ниссы на тунике! — Произнеся это, Сервилий исчез быстрее молнии, а его друг с осуждением покачал головой.

— Гм… — дал о себе знать Кастор, возникнув за спиной Аврелия, словно из воздуха. — Если я правильно понял радость нашего общего друга, ты должен мне несколько сестерциев, — напомнил он хозяину.

— Клянусь, тут не обошлось без тебя, несчастный грек! — вскричал Аврелий, вручая ему деньги.

Никогда еще он не отдавал проигрыш с таким сожалением.

На другой день Публий Аврелий без особого энтузиазма продолжил расследование.

Приведя себя в порядок, надев тяжелую тогу с латиклавией — знаком его сенаторского звания, патриций расположился в паланкине рядом с Сервилием и приказал кортежу двинуться в путь.

Пока рабы кричали во все горло, провозглашая его имя и должность, патриций с сомнением задавался вопросом, помогает ли такая торжественность проведению расследования и не лучше ли переодеться в скромную одежду и неузнанным, без всякой помпы, отправиться в таверну напротив школы гладиаторов… Но должность, на которую назначил его Клавдий Цезарь, была официальной, и — увы! — он был обязан соблюдать требования этикета.

Дверь таверны открылась, и Кастор, пешком следовавший за паланкином, тотчас исчез за ней.