Разговор с загадочным собеседником, судя по всему, был окончен. Я слышала, как Геннадий Петрович ходит по кухне: вот он налил воду прямо из-под крана, потом присел на раскладушку. Под его весом она жалобно пискнула. Сыщику это не понравилось.

— Черт! — негромко выругался он. — Рухлядь какая…

Я обиделась. Какая ж это рухлядь? Ей всего-то около пяти лет! Между прочим, мой папка, когда меня навещает, остается очень ею доволен. Да и Колька Зотов никаких замечаний в адрес раскладушки не высказывал.

Впрочем, это обеспокоило меня меньше всего. Как-то не понравился мне разговор Геннадия Петровича! Не понравился, и все тут! Особенно насторожила фраза о подсказках. Можно допустить, конечно, что Геннадий Петрович, глава детективного агентства, воспитывает своих подчиненных…

«Разумеется, так и есть, — убеждала я саму себя, продолжая жаться к прохладной стене в коридоре. — Он ведь начальник, вроде нашего Вик Вика. Вправляет мозги очередному своему детективу. Ну и что, что обмолвился о какой-то подсказке? Просто у меня из-за всей этой охоты немного поехала крыша, только и всего. Я скоро собственного ординарца начну подозревать. Да что ординарца! Себя в зеркале стану бояться…»

— Василиса, — голос Геннадия Петровича, неожиданно раздавшийся в непосредственной близости, заставил меня вздрогнуть. Я подняла глаза на сыщика. Красивый он мужик все-таки! Только сейчас он выглядел озабоченным и смотрел на меня с ласковым сочувствием. — Ты что тут делаешь?

«Вообще-то, я шла за вас замуж», — мысленно призналась я, а вслух виновато произнесла:

— Мне надо в туалет.

— A-а… Ну, иди. А потом, когда вернешься, я расскажу тебе сказку. Тебе ведь в детстве рассказывали сказки, чтобы ты уснула?

Сидя на унитазе, я пыталась привести мысли в порядок. Получалось не очень. Да и как можно сосредоточиться, когда обладаешь только обрывочными сведениями, а в голове — полный бардак? Волновало и обещание Геннадия Петровича рассказать сказку. Что, интересно, он имел в виду?

В бесплодных терзаниях я провела в туалете полчаса. Задерживаться дольше в этом заведении было уже неприлично — сыщик мог подумать невесть что, поэтому я, вздохнув пару раз, вернулась в комнату.

Геннадий Петрович сидел в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремал. Но стоило мне войти, как он открыл глаза, улыбнулся сногсшибательной улыбкой, от которой у меня сладко заныло сердце, и озабоченно осведомился:

— Сама уляжешься или тебе помочь?

Вопрос прозвучал несколько двусмысленно. Я смутилась, покраснела, тут же разозлилась на себя за это и со всей возможной прытью, на которую только была способна в нынешнем своем положении, нырнула в кровать. Только там, натянув одеяло по самый подбородок, я почувствовала себя относительно спокойно. Хотя о каком спокойствии может идти речь, когда рядом такой мужчина?!

— Итак, сказка, — задушевно начал Геннадий Петрович, усаживаясь на пол рядом с кроватью. При этом он нахально запустил руку под одеяло, нащупал мою ногу, сграбастал ее и принялся легонько поглаживать. Ощущения были приятными, оттого, должно быть, начало сказки я слушала крайне невнимательно, гадая, ограничится ли он моей ногой или предпримет более активные действия? Однако выше лодыжек рука сыщика не поднималась. С одной стороны, я была слегка разочарована этим фактом, а с другой — получила прекрасную возможность сосредоточиться, наконец, на сказке.

Геннадий Петрович оказался тем еще Андерсеном! Он очень увлекательно интертре-пи… прети… Черт, его рука все-таки мешает нормально формулировать свои мысли. Короче говоря, сыщик излагал свою версию сказки про Чиполлино, щедро добавляя в нее элементы русского народного фольклора:

— …и послал отец-луковка своих сыновей…

— Послал? Куда? — осмелилась я подать голос из-под одеяла.

— На поиски смысла жизни, — охотно пояснил Геннадий Петрович, явно польщенный вниманием слушателя. — Ну, а заодно велел и денег заработать. Дескать, королевство в упадок пришло: воинской братве жалованье платить нечем, а без жалованья они отказываются рубежи охранять, дворец давно евроремонта требует, а маменьке срочно операция нужна. В мозгах ее луковых что-то замкнуло. Себя не помнит, детей не узнает, а папу-луковицу и вовсе вредителем мнит. Сидит маменька в своей неремонтированной каморке и какие-то картинки малюет. Из жизни овощей… Дети прониклись родительскими проблемами и отправились на поиски смысла жизни и денег. Да только не все детки оказались покорными родительской воле. Ну, в семье не без урода!

Один братец-луковка непутевым сделался. Женился на какой-то… морковке, ребенка родил несуразного…

Тут Геннадий Петрович скорбно качнул красивой головой и крепко задумался, вернее, опечалился. Жизнь овощей, похоже, крепко его волновала. Я осторожно заметила:

— А дальше?

— Что? А-а… — Геннадий Петрович вскочил и взволнованно забегал по комнате, изредка бросая взгляд на часы. Я недолго наблюдала за ним, а потом попросила: