Шрифт:
К Николаю подошла официантка. Принесла горячее.
Надо было возвращаться.
Анжела поселилась в городской квартире Николая.
Она никогда не ступила бы на территорию Лены, но Анжела обиделась. Лена выгнала ее с позором, обвинив в воровстве. Как будто нельзя было честно сказать: я ревную. Анжела бы поняла и ушла сама. Но Лене захотелось ее унизить и растоптать, размазать по стене. Дескать, Анжела – не самостоятельная гордая личность, а воровка и плебейка, дочь алкашки из глубокой провинции.
Пусть так. Но от Анжелы исходит запах цветения, и все пчелы летят на это благоухание. А от Лены веет унынием и увяданием. Ее можно просто пожалеть, а на жалости далеко не уедешь. Далеко ехать можно только на страсти. Может, не далеко, но быстро.
Весть о том, что Николай ушел из семьи, распространилась очень быстро. Освободился богатый, не старый мужик, без вредных привычек, в расцвете сил.
За ним началась буквально охота. Звонки, приглашения, прямые предложения. Молодые интеллигентные женщины протягивали себя, как таблетку на ладони. Оставалось только положить на язык и запить водой. Но Николаю не нужны были зрелые, состоявшиеся, опытные, пусть даже при всех достоинствах и регалиях. Ему нужна была Анжела – женщина-ребенок, воспринимающая мир бесхитростно и доверчиво.
Она спала рядом с ним тихо, как зверек. Ее дыхание было легким и чистым. Он засыпал с ней лицо в лицо. И ему снились сны такие же легкие и чистые.
Под утро она просыпалась, будила малая нужда. Она шла в утреннем свете – совершенно голая, с маленькой и нежной грудью, тонкими лодыжками и запястьями, с круглой попкой, такой совершенной, что жалко прятать. Николай испытывал к ней отцовскую нежность и мужскую страсть. И никогда он не был так силен и хорош, даже в молодости. А может, ему так казалось. И еще казалось: так будет всегда. Он хозяин жизни, и все зависит только от него.
В судьбу Николай не верил. Он верил в себя. Самая большая ценность – это жизнь. А самая большая ценность жизни – молодость. И он этим владеет. Он украл клад. Анжела – вот его богатство.
Образы жены и детей маячили на задворках подсознания, портили настроение. Но не окончательно и ненадолго. От угрызений совести Николай откупался деньгами. Семья деньги принимала и не верила в долгосрочность его зигзага. Они ждали, что Николай одумается и вернется.
Единственная реальная опасность – беременность любовницы. Ребенок – это надолго. Практически навсегда.
Анжела забеременела и сделала аборт.
– Дура, – сказала ей Кира Сергеевна. – Ты могла бы закрепить его ребенком. Он бы женился.
– Зачем? – не поняла Анжела.
– Ребенок – это пожизненная пенсия. Он бы платил тебе всю жизнь до старости.
Анжела не думала о старости. До старости так далеко...
Николай был уверен, что Анжела захочет родить. Любовницы его богатых друзей рожали наперегонки. Но Анжела пошла другим путем.
– Родить всегда успеется, – сказала она. – Надо сначала родить себя.
Николай испытывал двойственное чувство: с одной стороны, ему хотелось приватизировать Анжелу, с другой стороны – быть свободным от нее.
– Почему ты не оставила ребенка? – спросил Николай.
– А куда я его рожу? – поинтересовалась Анжела. – Ни кола ни двора.
– У тебя есть я и моя квартира.
– Это очень много. Но я все время боюсь, что придет твоя жена с милицией и выгонит меня отсюда.
– Я оставил Лене дачу.
– Все равно у нее больше прав на тебя. А я – на одной ноге. Провинциалка. Выскочка.
– Ты станешь певицей, и тебя узнает вся страна, – напомнил Николай.
– Страна сама по себе, а я сама по себе. Я хочу радоваться или плакать в собственном доме.
– Ты хочешь, чтобы я купил тебе квартиру? – спросил Николай.
– Зачем квартиру? Комнату в коммуналке.
– А ты исключаешь нашу совместную жизнь? – спросил Николай.
– Она может происходить и в коммуналке. Разве нет?
«Коммуналка – для молодых, – думал Николай. – Им все равно ГДЕ. Им важно – с КЕМ. В молодости так легко быть счастливым».
Николай привык к комфорту. Бедность его угнетала. Да он и не смог бы сегодня в своем возрасте и статусе идти по длинному коридору коммуналки, чувствовать на себе презрительные взгляды соседей и читать их мысли: «О, пошел старый жеребец...»
В Москву приехала Наташка-алкашка навестить свою дочь. Остановилась у Анжелы. А где же еще?
Николай никогда не жил с чужими людьми. Он достал Наташке номер в гостинице, платил двести евро в день, дороже, чем в Париже или Цюрихе.