Знакомство с «Тибетской Книгой Мертвых» привело меня, в свою очередь, к изучению таких древних текстов, как «Упанишады» и «Бхагавадгита». Я, пользуясь любым доступным источником, пыталась понять, что такое непрерывность сознания и механизм перевоплощений. В «Упанишадах» говорилось о возрождении в поэтических выражениях. Там есть такие строки: «Подобно злаку человек созревает и падает на землю; подобно злаку он восходит вновь, когда приходит его время» {4}.

Но эти буддистские и индуистские тексты, несмотря на всю свою великую мудрость, не могли вполне удовлетворить меня, современную женщину. Смысл, который я в них искала, был затуманен религиозной доктриной, остававшейся мне непонятной. В древневосточных текстах подчеркивалась необходимость дисциплинированной жизни – как единственный путь, ведущий к просветлению и освобождению от цикла перевоплощений. Но эта дисциплинированная жизнь описывалась в терминах, совершенно чуждых мне, студентке бостонского колледжа семидесятых. Я никогда не могла представить себя ведущей дисциплинированную монашескую жизнь.

Затем, как-то утром в колледже, я с удивлением натолкнулась на английских поэтов-романтиков девятнадцатого века. Эти поэты – Вордсворт, Колридж и Блейк – описали свои видения, схожие с представлениями тибетских мудрецов. Я почувствовала облегчение, обнаружив восточный мистицизм в западной литературе, созданной людьми, говорящими на том же языке, что и я. Эти поэты писали о бессмертии души, о том, что суть, заключенная в нас, является вневременной, вечной и божественной. «Я не видел Бога и не слышал никакого Бога в ограниченном органическом восприятии; но мои чувства обнаружили бесконечность во всем», – писал Уильям Блейк {5}.

Прочтя это, я посвятила следующие три месяца тому, что выписывала строки из поэзии Блейка и «Тибетской Книги Мертвых» для сравнения. Эти записки стали для меня священной попыткой прояснить и объяснить тот луч просветления, который преобразил весь мир, когда я сидела на дюне.

Все эти поиски и исследования смысла смерти и перевоплощения помогли мне ответить на некоторые вопросы и укрепить свои убеждения новым каркасом. Но все же я была растеряна: я не знала, как использовать это в своей жизни. Если часть меня всегда существовала в иные времена, в иных жизнях, как это могло повлиять на мою нынешнюю жизнь в практическом смысле? И если рисунок мыслей и переживаний переходит из жизни в жизнь, то как мы можем его изменить? На эти вопросы у меня не было ответов. Но так как я лежала в постели с картиной умирающего мужчины перед своим мысленным взором, вопрос о перевоплощении стал для меня личной реальностью. Мне нужно было знать больше. Моя жизнь зависела от этого.

Я не умерла той зимой. После того как я увидела видение, мое здоровье пошло на поправку. Безусловно, все дело могло быть в лекарствах и отдыхе. Не берусь утверждать обратного. Когда приступы кашля ослабели, я смогла подолгу высыпаться. Это был благословенный, ничем не прерываемый сон. Мои силы восстанавливались с каждым днем. Примерно в это же время Сара прислала нам письмо из Нью-Йорка, в котором сообщала, что дедушка с бабушкой заботятся о ней, но добавляла: «Когда дедушка и бабушка поправляют мне одеяло, я не чувствую себя хорошо. Я жду не дождусь, когда сойду с самолета и увижу вас».

Я поняла, что мне стало гораздо лучше, когда мои мысли приняли иной оборот. Меня стали беспокоить такие бытовые вещи, как уборка дома, стирка грязного белья, которое скопилось за время болезни, и способность восстановить физическую форму, чтобы управляться с Чейзом. Через несколько недель Стив отправился в аэропорт и вернулся оттуда с Чейзом и Сарой. Я долго и крепко обнимала их, мысленно возвращаясь в те мрачные дни, когда казалось, что мне суждено навсегда с ними расстаться. Я была счастлива и благодарна судьбе.

К тому времени, как в саду расцвели нарциссы, я полностью поправилась. Я не помню другой такой прекрасной весны. Эшвилл сиял розовыми, пурпурными и красными азалиями, а цвет кизила висел белыми созвездиями среди деревьев парка. Я наслаждалась теплом и солнцем, как никогда раньше, и благодарила Бога за каждый безболезненный вздох, который я делала. Весна и мои силы расцветали, а страхи, пришедшие с болезнью, отлетали, как дурной сон. Но когда наступила осень и в цветах созрели семена, я снова задумалась о своем здоровье и стала беспокоиться о том, удастся ли мне пережить эту зиму. Я вспомнила о своем видении и пожелала, чтобы все дурные предчувствия рассеялись, как дым, хотя в глубине души знала, что этого не произойдет. Казалось, что что-то еще осталось неразрешившимся, но я не знала, что именно. Я молилась, чтобы ко мне пришло понимание и здоровье.

В октябре наш близкий друг, Розарио, которому я поведала о видении, явившемся мне во время болезни, позвонил, чтобы сообщить интересную новость. Он только что познакомился с гипнотизером из Флориды, который сейчас находился в Эшвилле и проводил сеансы регрессий в прошлые жизни. Возможно, этот человек смог бы помочь мне понять мое видение и разорвать круг болезней. Без колебаний, даже не зная, что такое регрессия в прошлую жизнь, я позвонила гипнотерапевту Норману Инджу.

Утром следующего ясного осеннего дня, когда во всей красе горела красная листва на кленах, Норман Индж появился у моей входной двери. Я была тут же заинтригована его лукавой улыбкой, искрящимися глазами и серебристыми прямыми волосами. Мы разговорились, и Норман описал мне свою необычную родословную. Он был выходцем с Гавайских островов и происходил от древнего рода кахуна – духовных целителей с Гавайев. По традиции кахуна Норман научился древней мудрости от своего отца и деда. Эти традиционные знания в комбинации с гипнотерапией и психолингвистическим программированием расширили его возможности как целителя. Меня так заинтриговал рассказ Нормана, что я забыла обо всем на свете.