Она решительно встала и, не сводя взоры с иконы в потемневшем металлическом окладе, подошла к ней, протянула руки, сняла с треугольной полочки, отбросила белый рушник в сторону. Танцующие оторопело на неё воззрились.

– Эй, Верка, ты чего творишь? – окрикнула Ида.

Вера критически осмотрела тяжеловатую икону, писанную на доске ещё, наверное, при жизни прабабушки. Лик Мир Ликийских Чудотворца смотрел на неё с живой теплотой, но раздражённая девушка этого не хотела замечать.

– Если нет моего Николая, – с вызовом сказала она, – буду с Николаем Угодником танцевать. А чего? Подходящая замена: оба Николаи. А придёт Гаврилястый, скажу, что без него я вовсе и не скучала!

И Вера принялась кружиться в медленном вальсе, прижав святой образ к груди.

Совдеп Гасюк хмыкнул. Ида Сундиева нахмурилась на него. И как-то странно расхотелось всем танцевать. Пары остановились, глядя на вальсирующую Веру. Полина Филичкина оторвалась от Лёши Герсеванова и сделала к Вере шаг.

– Что ты делаешь, Вер? Это же грех такой!

– Ну, какой? Какой грех? – бесстрашно усмехнулась Вера.

– Кощунства!

– Ой, да верующие какие все стали, поди ты!

Вера передёрнула плечами, подняла высоко икону, глядя прямо в отеческие глаза святителя. И всё вальсировала, вальсировала. Синяя юбка мягко волновалась в ногах.

– Вер, перестань! – воззвала Светлана Терпигорева. – Чего ты, в самом деле? Ну, не пришёл твой Гаврилястый, а икона-то при чём? Поставь её обратно, не навлекай страха.

– Ой, забоялись вы как! – рассмеялась Вера и закружилась пуще. – А вот как поцелую Николая Угодника в губы! Как моего Гаврилястого, поцелую! А если Бог есть, пусть Он меня накажет, на здоровье! Я не боюсь!

И снова прижала икону к груди. Музыка не смолкала. Друзья, переглядываясь, присоединились к одинокой танцующей фигурке. Первый круг по комнате, второй…

Замигал неяркий электрический свет. Потух. И будто сама метель ворвалась в дом: завыло, заскрежетало вокруг, да так, что едва выдерживали уши; невесть откуда при закрытых окнах и двери взявшийся вихрь сбивал на пол. Засверкали молнии, сливаясь в ослепительные вспышки.

Девушки закричали, падая, цепляясь за парней, за стол и стулья. Билась посуда, летали салфетки и занавески. Света дотронулась до обнажённого локтя Веры и отпрянула в страхе: ей показалось, что она прикоснулась к холодному камню. Потеряв от испуга голос, она ринулась прочь из дома.

Ребята в ужасе, похватав одежду, не разбирая, где чья, выскочили вслед на ней на улицу и бросились вон со двора, сопровождаемые воем ошалелой Жучки и всполохами молний, рвущимися из окон злополучного дома номер сорок шесть на улице Волобуева. Никто не чуял холода в необутых ногах, вспарывающих сугробы на пути в безопасность их квартир.

Встретила их возвращавшаяся с вечерни мать Веры Степанида Терентьевна. Встретила – да так и обмерла в душе при виде искажённых белых лиц и полуодетых тел в праздничных одеждах, едва скрытых под шубейками и полушубками.

– Что такое? – пробормотала она, хмурясь, и вгляделась в странное зарево в той стороне, где стоял её старенький сорок шестой дом.

Догадка поразила её в самое сердце: пожар?! И собака воет так страшно…

Она побежала, неуклюже переваливаясь в валенках, не сводя глаз с непонятного зарева – не красного, не оранжевого, даже не жёлтого, а белого, будто свет прожектора, как то бывало в недавно отгремевшую войну.

И тут свет пропал, рассеялся среди тусклых пятен фонарей. Матери казалось, что она никогда не дойдёт до своего дома. А когда всё же дошла, вновь остращалась: чернота вокруг, тишь, аж ушам больно, а из окон избы бьёт белый мертвенный свет.

Что с Верой?! Что с её друзьями?! Что произошло?

Не видя более ничего, кроме открытой в сенцы двери, она переступила через высокий порог, сделала несколько шагов и в проёме гостиной остановилась.

Горела люстра. Всюду раскиданы посуда, вещи, еда. А посреди комнаты стояла Вера с прижатой к груди иконой святителя Николая, которую мать сразу признала. Что-то ужасное было во всём облике дочери. Может, то, что она не моргала, не дышала, как мёртвая, – и не падала. Или то, что кожа её выбелилась, будто у Снегурочки. Или то, что синее платье её казалось сделанным не из ткани, а из жести?

Мать рухнула, смяв рукотканные половики.

ГЛАВА 2

1 января 1956 года. Друзья Веры Карандеевой. Посещение дома на Волобуева.

Закутавшись в старую козью шаль, Светлана Терпигорева неподвижно сидела у ярко горящей печки в доме на окраине Чекалина и тряслась от крупной дрожи, которая всё не проходила и не проходила, несмотря на жару в комнате.

Она не могла думать, а воспоминание жгло и жгло её, и не переставало жечь, хотя, вроде бы, выжгло всю её дотла.