— … так как долго нам еще ждать этих денег? — недовольно спрашиваешь ты у моего отца, который глядя в пол, некоторое время молчит, а потом жалобным тоном просит:

— Вы можете меня казнить, пытать, но такая сумма для меня, это просто немыслимо. Моя семья не в состоянии покрыть этот долг. Это равносильно полному разорению.

Ты смотришь на него и понимаешь, что все эти слова на самом деле только плохо скрытая ложь, и что в глубине души он надеется оставить у себя утаенные деньги и всех перехитрить. Однако не желая потакать этим противозаконным идеям, ты решаешь просто-напросто его припугнуть, пригрозив использовать силу своей власти против его семьи.

— У вас ведь, кажется, есть красивая дочь? — спрашиваешь ты, с намеренно презрительной улыбкой.

— Да, — удивленно отвечает мой отец, но сразу поняв, о чем сейчас пойдет речь, добавляет: — Она действительно молода и прекрасна, но я не совсем понимаю…

— Можете привести ее ко мне, — говоришь ты, будучи абсолютно уверенным, что после твоей угрозы мой отец все-таки отдаст тебе деньги.

Однако отец слишком жаждет устроить дела своего сына и поэтому судьба его младшей дочери — которая все равно не будет продолжать его род, а однажды просто выйдет замуж и покинет отцовский дом, — волнует его сейчас менее всего. Одев на себя маску скорби и жертвенности, он кланяется тебе и, пятясь к выходу, говорит:

— Я приведу ее, все будет так, как вы пожелаете.

Он оставляет тебя пребывать в некотором недоумении, а сам спешит домой, где преподносит нам эту историю под несколько иным углом зрения.

— Наша семья, — говорит он, собрав всех нас на большом совете, — стала жертвой герцогской несправедливости. У нас есть выбор — или мы обречем себя на побег из этого города и будем как последние бродяги ходить по пыльным дорогам в поисках корки хлеба, или… Ах, я не в силах этого произнести…

Он тяжело опускается в кресло и театрально хватаясь руками за голову, делает вид, что его покинули остатки моральных сил. Мать просит его объяснить наконец, что происходит, и он как бы заставляет себя продолжать:

— Герцог сказал, что он простит нам наши долги, в которых на самом деле мы ничуть не виноваты, если одна из моих дочерей придет к нему во дворец сегодня ночью.

Мать в ужасе вскрикивает, а брат молча смотрит на отца, который по всей видимости разыгрывает всю эту сцену с его согласия. Сестры испуганно перешептываются, а я, как самая наивная говорю:

— Я готова пожертвовать собой ради вашего счастья!

Отец со слезами на глазах встает с кресла и обнимает меня.

— Я знал, я верил, что именно твое сердце дрогнет от отцовского горя и ты спасешь нас всех от этого позора.

— Но тогда она сама станет нашим семейным позором, — говорит моя старшая сестра, и зло смотрит на отца. — Неужели вы не понимаете, что и это не выход для нас. После того, как всему городу станет известно, на какой путь встала одна из ваших дочерей, мы обе уже никогда не сможем удачно выйти замуж!

— Ах, что ты такое говоришь, — недовольно отвечает ей отец, — назавтра все узнают, что мы пострадали от жестокости нашего правителя. И все наоборот станут относиться к нам с уважением. Молчи и скажи спасибо, что не тебе придется идти сегодня во дворец.

— Мне?! Да уж лучше бы нам всем идти на улицу, чем знать, что мы продаем свою сестру, — говорит она и выбегает из комнаты.

Отец снова обнимает меня и говорит:

— Помни, что ты нас спасаешь, и ни в чем не перечь тому, кому отныне ты принадлежишь.

— Да, у твоего отца были довольно-таки странные взгляды на жизнь, — сказал он удивленно. — Интересно, а в этой жизни тебе «посчастливилось» пересечься с этим человеком?

— Нет, — ответила я усмехаясь, — и надеюсь, что не посчастливится. Возможно, что там я была так свято уверена в его честности, что не допускала даже мысли о его подлых делах. И именно поэтому здесь меня избавят от его присутствия на горизонте моей судьбы. Хотя кто знает — моя жизнь имеет особенность совершать порой очень крутые виражи. Так что я не застрахована от таких тянущихся из прошлого встреч.

— А твоя мать, сестры и брат? Их ты знаешь?

— Нет. Я смотрю на эти лица, пытаюсь понять и вспомнить, кем бы они могли стать, но понимаю, что мне никто не приходит на ум. Ладно, что поделаешь, туман столетий порой оказывается слишком плотным, чтобы ясно различать в нем, кто есть кто на само деле.

— Так ты попала в ту ночь ко мне во дворец?

— Конечно, ведь моего отца было невозможно остановить.

Мы заходим в большой просторный зал. Я слышу, как звуки шагов гулко отдаются в каменных сводах потолка, и чувствую, как дрожь от неизвестности моего будущего пробирает меня до костей.