Миллеру вторил и A. A. Шлецер: «Какая была цель призывающих? — Они не искали государя, самодержца в настоящем смысле. Люди, взращенные в дикой свободе и может… столь же мало знавшие, что такое значит Король, не могли вдруг и добровольно переменить гражданское свое право на монархическое. Они искали только защитников, предводителей, оберегателей границ… Но говорят, что трех братьев призвали быть Князьями, княжити, т. е. царствовать? Да и сами они, по своему роду, будто были Князья, т. е. государи, принцы. — Но надобно знать, что на других славенских наречиях значит еще и теперь слово Князь. В Лаузице оно вообще означает почтение: млоды Кнезь, молодой дворянин, Кнежне, барыня, Кнество, дворянство… Кому тут придет на ум принц или государь?»

Вот так-так. Как же это летописцы не углядели?! В Новгороде-то, оказывается, была демократия! А раз демократия, то князьям там быть не положено (так думали в XVIII в.).

Спасибо, хоть Миллер со Шлецером разъяснили. Однако разъяснили они не все, что было нужно. Просветив, что Рюрик князем не был, не договорили толком, а кем же он тогда был? И с тех пор толки и пересуды на эту тему не прекращаются.

Кого приглашали и зачем? «Смысл приглашения чужестранцев, очевидно, заключался в стремлении привлечь опытного полководца…»— говорят некоторые современные исследователи, прямо по Миллеру, поворачиваясь спиной к Нестору.

«Именно так, наняли по договору и все дела, — вторят другие. — Тогда это было самое обычное дело. Сейчас, например, в сити-менеджеры нанимают, а тогда нанимали в эти… в наемные военачальники, что ли».

«А почему же из своих спасителя Отечества не назначили?» — не унимаются вопрошающие. «Да ведь экспансия тогда викингская повсюду была, и на Западе, и на Востоке Европы, вот чтоб от экспансии уберечься, и пригласили», — запутываются объясняющие все больше и больше.

Что же произошло в научном мире в XVIII веке, что позволило Миллеру, Шлецеру, а за ним Карамзину и всей последующей чреде норманнистов отвернуться от сведений, подтверждаемых солидным корпусом разнообразных источников, и низвергнуть, казалось бы, ясные сведения о призвании Рюрика в безбрежное море фантазирования? Нашлись какие-то новые, бесспорные источники, которые позволили перечеркнуть всю вековую историографическую традицию? Ни в коем случае! Ни клочка, ни обрывка нового не нашли! Но произошел в то время мыслительный переворот. А мыслительные перевороты иногда оказывают самое неожиданное действие, например, ставят все с ног на голову и предлагают есть пятками.

Здесь следует вернуться к началу данного сборника, к очерку «О шведском готицизме и рудбекианизме как изложницах норманнизма», который был закончен примерами того, как Миллер и Шлецер приводили в своих работах аргументацию, явно заимствованную у шведского литератора О. Рудбека, прославившегося безудержными фантазиями на темы древнешведской истории. Каким образом Рудбек сделался такой влиятельной фигурой в западноевропейской исторической мысли? Здесь надо еще раз отметить, что среди шведских историков Рудбек уже при жизни сделался непререкаемым авторитетом. Известный шведский историк и литературовед Хенрик Шюк писал, что фантазии рудбековской «Атлантиды» в Швеции конца XVII–XVIII вв. воспринимались как святыня, сравнимая только с Аугсбургским символом веры (официальный вероисповедальный документ — богословская норма лютеран) [56] . Таким образом, догма готицизма, утвержденная в Швеции при Густаве Вазе, была в конце XVII века пополнена в шведской историографии еще и святыней рудбекианизма.

Однако самого по себе авторитета Рудбека, влиятельного историка в шведском обществе, явно было бы недостаточно для того, чтобы стать и властителем дум, например, немецких ученых, таких, как Миллер и Шлецер. И тем не менее рудбекианизм в конце XVII — первой половины XVIII в. получил общеевропейскую популярность. Произошло это в силу того, что готицизм, в русле которого немецкими и шведскими историками и литераторами в течение XVI в. был создан образ великого прошлого готов как завоевателей мира и героических предков германских народов, с XVII в. стал привлекать все большее внимание английских историков, а несколько позднее — и французских мыслителей. И вот в рамках общеевропейского готицизма идеи величия готов в древности приобрели большое распространение во многих европейских странах, вместе с чем имена Иоанна Магнуса и Рудбека на какое-то время стали признанными европейскими именами.

В 1647 г. Натаниэль Бэкон заявил в своем «Historical Discourse of the Uniformity of the Goverment of England», что древнее готское право оказало большое влияние на английское право в ранний период истории [57] . В английской литературе проявилось увлечение древнескандинавским литературным наследием, которое отождествлялось с готическим («altnordisch» в значении «gothic»). Романтика английского готицизма подогревалась идеями исходного родства всех германских народов. Эти идеи, как уже говорилось выше, были сформулированы немецким готицизмом, но, распространяясь и на предков англичан — англов, ютов, саксов, захватили постепенно и английских мыслителей. Роберт Шерингэм в 1670 г. написал работу «De Anglorum Gentis Origine Disceptatio», где привлек всю доступную скандинавскую литературу, которая характеризовалась как «ІіЬгі antiqui lingua Gothica scripti». Дискуссия о прародине готов получила развитие среди английских историков и отразилась в таких работах, как «Британия» Уильяма Кэмдена (1610), как «История Великобритании» Джона Спида (1611), как «Archaeologus» Генри Спельмана (1626) и др. Идея Швеции как прародины готов оспаривалась многими английскими историками в пользу ютов (через преобразование этнонима Jutae в Gutes-Getes-Gothes), которые рассматривались как естественные предки англосаксов, что лишний раз подтверждает слабость человеческой природы и власть над ней тщеславия. Но тем не менее шведский готицизм в глазах английских историков и литераторов принадлежал к респектабельной исторической традиции, что подтверждается публикацией таких работ, как «А Short Survey of the Kingdome of Sweden» (1639), «The Swedish Intelligencer» (1633) и др. Как было сказано выше, еще с XVI в. в Англии получил распространение труд Иоанна Магнуса, а в 1658 г. был переведен на английский язык труд его брата Олафа Магнуса под названием «А Compendious History of the Goths, Swedes, & Vandals» [58] .

И как бы то ни было, основная идея готицизма о родстве всех германских народов укоренилась в Англии. Историк Джеймс Тюрелль так сформулировал ее в своем труде: «Все германцы имеют готское происхождение, а англосаксы относятся к древним германцам, описанным Тацитом…» («General History of England», 1698). Ему вторил государственный деятель и дипломат Уильям Темпль: «Саксы были ветвью готских народов, рои которых вылетели из северного улья и под руководством Одина еще в древние времена заняли все страны вокруг Балтийского моря» («Intdouction to the History of England», 1695). На волне этого увлечения готицизмом «Атлантида» Рудбека была встречена в Англии самым позитивным образом, о чем свидетельствует отзыв Королевского общества от 10 января 1681 г., помещенный в «Collectiones philosopicae»: «Заслуженный и прославленный автор только что закончил великий труд, который служит к большой чести его страны и показывает, как росло и развивалось Шведское королевство… в подтверждение положений, которые он отстаивает, он собрал обширнейший материал из самых разных областей и связал все воедино-невозможно отдать предпочтение какой-то одной части его работы перед другими» [59] . То, что образованные англичане — современники Рудбека — читали его «Атлантиду» и воспринимали его писания с доверием, свидетельствует небольшая работа английского дипломата в Стокгольме Джона Робинсона «An Account of Sueden. Together with an Extract of the History of that Kingdom» (Лондон, 1694), где он поведал любознательной публике, что начало готской истории относится к тому времени, когда Один (Othinus или Woden), изгнанный из Азии Помпеем, завоевал Москву, Саксонию, Швецию, Данию и Норвегию [60] . Как видим, «вытяжка» из истории Шведского королевства явно позаимствована у Рудбека и его единомышленников.

Помимо английского готицизма рудбекианизм получил поддержку и от виднейших представителей французского Просвещения, отдавших обильную дань поклонения Рудбеку. Среди них следует назвать Монтескье, Вольтера, Руссо, Шатобриана.

В своей работе «О духе законов» (1748) Монтескье писал: «Я не знаю, был ли это знаменитый Рудбек, который в своей „Атлантиде“ превознес Скандинавию и рассказал о великом превосходстве, долженствовавшем поставить скандинавов над всеми народами мира; и по причине этого они явились источником свободы для Европы, т. е. практически всей той свободы, которая сейчас есть у людей. Гот Иорданес назвал северную Европу мастерской человеческого рода. Я скорее назвал бы ее мастерской, где производится оружие, разбивающее оковы, которые куют на юге. Именно на севере рождаются мужественные люди, которые оставляют свои страны для того, чтобы разбивать тиранов и рабов и учить людей, поскольку природа создала их равными…» [61] . Норвежский историк Й. П. Нильсен обратил внимание на то, что именно у Монтескье мы находим идею о скандинавах как родоначальниках монархии. Согласно Монтескье, повсюду, куда бы скандинавы ни приходили, они устанавливали, посредством своего вторжения, «монархию и свободу» в Европе [62] .