По своему происхождению, по отцовской линии, Густав Ваза принадлежал к знатному аристократическому роду, но не королевской крови. Однако его мать, Сесилия Монсдоттер Эка, могла посчитаться родством с потомством, например, конунга Карла Кнутссона, и это уже в глазах современников могло дать Густаву основания выступать законным кандидатом на королевский венец. Кроме того, с утверждением монополии церкви на руководство сакральной сферой ей стало принадлежать право возлагать венец верховной власти на правителей, венчая их как представителей Бога на земле. Эта традиция отразилась и при утверждении династии Ваза, когда Густав был сначала провозглашен конунгом на риксдаге в Стрэнгнэсе 6 июня 1523 г., а затем коронован в Упсале 21 января 1528 г. [81]

Как видно из приведенных примеров, в поддержании преемственности власти использовались различные традиции, и практика призвания правителя «со стороны» была одной из них, не раз выводя королевскую власть в Швеции из политического хаоса. Благодаря опыту этой практики была основана и ныне существующая шведская династия Бернадоттов.

В 1809 году, через полгода после коронования, тяжело заболел шведский король Карл XIII (правил 1809–1818). Его единственный сын умер в младенчестве, а слабое здоровье короля не оставляло надежды на другое потомство. Для решения проблемы наследования власти прибегли опять к практике отыскания кандидата «со стороны». В ходе многочисленных дебатов остановились на кандидатуре французского маршала Ж.-Б. Бернадотта. Была проведена церемония усыновления маршала Бернадотта шведским королем Карлом XIII (кандидат должен быть членом правящего рода) и принятия лютеранской веры (наследник престола как будущий правитель должен быть той же сакральной системы, что и руководимый им социум), после чего маршал Бернадотт, получив династийное имя «Карл Юхан XIV» (имя правителя, как важный элемент сакральной традиции, должно соответствовать родовому именослову), был провозглашен на заседании риксдага наследным принцем шведского престола. После смерти Карла XIII в 1818 году он вступил на престол как законный наследник шведского короля. Таким образом, нынешняя шведская королевская семья — это прямые потомки маршала Бернадотта, но также и наследники всех предыдущих шведских королевских династий.

Я привела в этом очерке достаточно примеров из истории Швеции, начиная с того периода, который считается исторически верифицируемым (Стенкиль, Анунд из Гардарики, Биргер-ярл, Альбрехт Мекленбургский, Кристоффер Баварский и др., включая и нынешнюю династию Бернадоттов), которые демонстрируют со всей очевидностью: а) необходимость призвания правителя «со стороны» в наследный институт власти возникала тогда, когда пустел существущий престол, вымирали или изгонялись представители правящей линии; б) поиски нового кандидата происходили в системе династийно-родовых связей или, если намеченный кандидат выходил за пределы системы родства, то подключались механизмы введения в систему родства: усыновление, брак. В более поздние времена, с утверждением института церкви, кандидата в наследные правители «со стороны» могли утвердить благословением церкви. Так было на Скандинавском полуострове в истории, зафиксированной источниками. Так было в истории других европейских стран. Теория общественного договора в течение определенного периода отрицала наличие института наследных правителей в догосударственную эпоху. Этот подход сейчас везде преодолен, но присутствует по-прежнему в русской истории, поскольку в ней он законсервирован норманнизмом в форме концепции «Князя по найму».

Исследования традиций институтов власти показывают, что традиция передачи власти в рамках одного рода, выделившегося из общества в качестве правящего, уходит в глубокую древность и связана со спецификой духовной жизни первобытного общества, в лоне которой обожествлялась природа и духов предков, как ее часть. Выполнение ритуалов по общению с духами предков для обеспечения благополучия и сохранности общества возлагалось на представителя рода, к которому принадлежали наиболее прославленные предки. В силу этого принадлежность к данному роду — кровная или узаконенная на основе права и традиций — сделалась основой определения легитимности правителя. Так, легитимность правителя уже с глубокой древности обосновывалась принадлежностью к системе генеалогических связей, возникающей благодаря межродовым бракам. Как было показано выше, особенностью института наследной власти являлся учет двух линий — отцовской и материнской. Традиция матрилатеральности, т. е. наследования со стороны матери, давала право на престол потомству княжен / принцесс, отданных замуж в другие страны, а также оно могло быть получено благодаря браку с правительницей / принцессой или акту усыновления ее. Традиция эта — древнейшая, и тема ее исследования представляется интересной и в общетеоретическом плане, и для изучения древнерусской истории, поскольку летописный Рюрик был призван на княженье благодаря наследованию со стороны матери.

Но исследование исторической глубины корней традиции, при помощи которой поддерживалась премственность власти на основе материнского наследия, — тема непростая. Возможно, генезис ее восходит к традиции обожествления женского начала, прослеживаемой на европейских материалах уже в верхнем палеолите, в ходе эволюции которого он мог и начать формироваться. Вначале женская ипостась — родоначальница всего живого, затем — мать рода, обеспечивающая взаимодействие между родом и природой, далее — прародительница тотемических коллективов в образе либо божества, либо — супруги тотемного предка. В последующие эпохи культ Матери — прародительницы трансформируется в Культ Великой Матери (дошел до античного времени в образе Кибелы) и порождает идею универсальности власти в образе повелительницы Вселенной (Геката, Мокошь); культуры европейского неолита создают культ Матери-Земли и понятия «своя земля» — «чужая земля».

История древнего мира сохранила память о тех незапамятных временах, когда рука правительницы давала право на престол, относительно чего имеется множество примеров. Царская власть на Крите в архаичную эпоху (примерно XX–XVI вв. до н. э.), как можно предположить, вела счет родства по отцовской линии, но матрилатеральная традиция присутствовала и явно выступала в роли посредника с миром божественных мужских предков. Согласно греческому мифу, критский царь Минос считался сыном бога Зевса и финикийской царевны Европы. Зевс явился Европе, игравшей с подругами на берегу моря, в образе прекрасного быка, похитил ее и доставил на Крит, где Европа родила Миноса.

Таким образом, Минос сделался царем на Крите благодаря своему божественному происхождению от Зевса, но обретенному при посредстве женского естества. Следовательно, вся история Европы открывается основанием новой династии, родоначальником которой является «пришлый со стороны» представитель заморского царского рода, признанный правителем на Крите благодаря мистическому союзу своей матери-иноземки с мужским божеством, почитавшимся на Крите. Но имя «матери» явно несло в себе большую сакральную охранительную силу, поэтому именно материнское имя Европы распространилось на все земли, разными нитями связанные с традициями критской культуры.

Ритуал мистического совокупления правительницы с божеством, принявшим облик тотемного животного, прослеживается на многих примерах из древней истории, в частности, на примерах из афинской истории. По преданию, Афины были когда-то в зависимости от Крита и критская культура оказала большое влияние на афинскую. В Афинах царская власть была практически отменена. Но должность царя (басилея) сохранилась, хотя он выбирался на год и выполнял лишь некоторые религиозные и незначительные административные обязанности. Однако жена этого царя — царица (басилинна) сохранила функции, уходящие в такую древность, что ее трудно выразить хронологически. Она должна была отправляться в особое здание, называемое «бычьим стойлом» (буколейон), и там вступала в мистическое брачное общение с богом Дионисом, очевидно, мыслившимся в виде быка. Церемония эта осуществлялась в период особых празднований в честь Диониса под названием «антистерии», которые проводились в Афинах и других ионийских городах в начале весны. В эти дни статую Диониса в лодке на колесах привозили в город, где и совершался мистический брак бога с женой архонта-царя. Из этого примера видно, что традиция древности наделяла, очевидно, различной функциональностью сакральность мужских и женских носителей власти, различая в ней два самостоятельных свойства, которые дополняли друг друга в социально-политической жизни. С ритуалами афинских антистерий перекликаются описания праздника коптосского бога производительных сил природы Мина в период правления Рамсеса III (середина XII в. до н. э.). Во время церемонии выноса статуи Мина в процессии участвовали фараон, царица и белый бык — воплощение бога Мина, который носил название «телец своей матери». И в этом названии можно, как представляется, увидеть подчеркивание особого значения сакральности женского начала в процессе формирования представлений о власти, выражаемых в образах отношений между божествами: даже бог только сын своей матери.