— Врет он все… — Девушка выступила из-за камня: ладная, хоть и худоватая, с большими глазами, прямым носом и маленьким ротиком. Мавка? Русалка? Скорее первое. Русалки от живых девушек почти не отличаются. А на мавок смерть красоту дивную наводит, чтобы парней заманивать. И злые они, за жизнь неудачную мстят. — Врет. Держите его!

— Самая хитрая? — Ведун провел на камне линию, снял рукой свое живое дыхание и кинул его на кончики черты, закрепляя границу. — Смотри, словом цепным заворожу, в круг поставлю и сохнуть на солнце брошу. Что делать станешь?

— Еще один колдун? — удивилась девушка. — Коли так — гребешок давай. И платье новое хочу. И сапожки.

— И мне туфли, и мне сарафан! — забеспокоились навки.

— Ух ты! Как вам тут вольготно живется, — удивился Середин. — Кто это вас к подаркам приучил?

— Хозяин здешний. Он плохой, — пожаловалась навка из озера. — То подарком приманит, то серебром шугнет. И не знаешь, когда чем приветит. Плохой.

— Но не уходите ж…

— А куда? В одних местах людей нет совсем, в иных сетями все заставлено, вода вонючая и шума много. Здесь лучше.

— И подарки дарят…

Краем глаза Олег заметил, что мавка пытается прокрасться вокруг черты и, не поворачивая головы, расстегнул сумку, нащупал банку с освященной солью. Против нежити она была даже действеннее, нежели перец с табаком — но не давала никакой защиты от животных. Зато супротив пресноводных тварей…

— Знаешь, как я утопла? — радостно завопила девушка у него за спиной.

— Знаю.

Ведун сыпанул соль из горлышка банки на ладонь, метнул через плечо. Тут же шумно плеснула вода. Олег обернулся — берег был тих и пуст.

— Знаю, — повторил он. — Навки тонут просто по несчастью, русалки топятся от любви искренней, что способна даже назад к жизни их возвратить. И только мавки тонут от злобы или из мстительности. Наказать своею смертью кого-то хотят. Русалкам в таких тихих местах взяться неоткуда, несчастные влюбленные в курорты не катаются. А вот мавки найдутся в любом месте. Приятно познакомиться, родственницы.

Он натянул штаны, опоясался, перекинул майку через плечо, забрал спиннинг и отправился в скит.

— Интересно, почему из утонувших мужиков выходят только утопленники, а из теток — такое разнообразие водяных тварей? Где справедливость, где равноправие? Куда смотрят правозащитные организации?

К ужину антиквар вернулся с десятком окуней и двумя судаками в полтора локтя каждый. Однако гордился он недолго. Моторка смоталась за рыбаками, и вскоре Алексей с Борисом разложили на травке у крыльца двух полуторапудовых сомов длиною в рост человека. Прочий улов оставался в садке серебристой грудой. Все равно на фоне этих рыбин уже ничто не могло произвести впечатление. Сперва друзья сфотографировались у добычи вдвоем, потом — с проводниками и, наконец, позвали для общего снимка всех гостей скита. Наверное, не столько для фото, столько ради хвастовства.

— Ну, поздравляю мужики, — кратко и искренне выразил общее мнение Тюлень. — С вас причитается. Проставляетесь!

Так что ужин начался с шампанского для дам и холодной, как горный снег, водки для мужчин. Зина с Линой в этот раз тоже выбрались к столу и вяло ковыряли запеченную в лотках буженину, закусывая ее хрустящими салатными листьями. Вниманием прочих завладели рыбаки: они увлеченно рассказывали, как выводили из глубины этих монстров; показывали окровавленные руки — каждый по паре раз за шнур ухватился; припоминали еще одного, третьего сома, что порвал немецкий добротный шнур, словно гнилую нитку. Выглянул из воды, доплыв до самого берега, потом развернулся — и ушел. А голова была — не обхватить. А длина — как полторы моторки. А пасть — человек занырнуть может…

Прерывал увлеченную парочку только Сергей. Но по вполне уважительной причине: за каждый подвиг рыбаков следовало хлопнуть хотя бы по рюмашке.

К тому времени, когда к причалу, сыто урча мотором, привалила другая моторная лодка, уже начало смеркаться. Служащие, оставив гостей, ушли на причал. Тюлень предложил выпить за них, чтобы и дальше так же на совесть старались для гостей. Не успел он опрокинуть рюмочку, как в столовую заглянул один из молодцев:

— Сударь, куда ваш камень ставить?

— Уже привезли? — встрепенулся Тюлень. — Иду, иду…

Он выскочил из комнаты, но минут через десять вернулся, сияющий, как тульский самовар, с фотоаппаратом в одной руке и сверкающим черепом в другой:

— Теперь на мой улов пошли любоваться! Такого вы ни на какую блесну не заловите. — Он замахал рукой: — Пошли, пошли, общее фото на память. Теперь моя очередь.

Камень стоял аккурат в воротах скита, поверхностью с рунами обращенный к дому. Его придерживал паренек из персонала. Точнее, приглядывал, чтобы, подпертая двумя палками, находка не опрокинулась.