— А нипочему. Цветную капусту я терпеть не могу. Просто подшутил над газетчиком. Он того заслужил.

— Неизменный принцип большинства ваших интервью (и книг тоже) — дух противоречия. С каких пор вы проявляете это свойство? С детства, юности? Как это «окупается» в жизни и как вы за это расплачиваетесь?

— Категорически возражаю. Возражаю против «неизменного принципа». В интервью, увы, с поразительно упорным постоянством мне задают вопросы, которые порождают названный вами «дух». Я — приятный и покладистый субъект, но скрываю в себе, на манер противопехотной мины, заряд ТНТ [164] и стальные шарики — разумеется, интеллектуальные. Не моя вина в том, что большинство интервьюеров с маниакальным упорством прут сапожищами прямо на усики детонатора.

— Вы утверждаете: «На литературном поле я — аутсайдер». На поле какой литературы: фэнтези или tout соиrt [165] ? Меня поражает ваша убежденность. А на чем она основывается? На том, что вы поздно дебютировали? Что пробивались самостоятельно, без аплодисментов СМИ и лидеров критики? Как человек, которого читают миллионы, может быть аутсайдером? Он — гуру, харизматический лидер! Но никак не аутсайдер.

— Совет на будущее: приводимые мною высказывания следует сопровождать датами. Данный конкретный вопрос, если позволите, должен звучать так: «В 1987 году, сразу после дебюта, вы утверждали, что на поле фантастической литературы вы — аутсайдер». Отвечаю: так оно и было. В те времена люди, пишущие фантастику, составляли замкнутый клан, а отпочковались они в основном от товариществ и фэн-клубов, ибо дебютировали преимущественно в издаваемых клубами фэнзинах. В этих заколдованных кругах существовала, разумеется, иерархия: фэнзинным дебютантам полагалось трудиться беанами [166] у дебютантов, работающих за гонорар, те же, в свою очередь, выполняли роль ординарцев у авторов двух рассказов, которые сами были на посылках у писателей с устойчивым положением. Люди, взявшиеся совершенно ниоткуда, извне этого круга, количество которых действительно в восьмидесятых и девяностых годах стало резко расти, были аутсайдерами, и им давали это почувствовать. Молодых людей быстро интегрировали, предварительно навязав, если те допускали, роль беанов. Другие оставались аутсайдерами. Некоторые навсегда. Иные — столь долго, сколько хотели.

— Однажды я где-то наткнулся на симптоматическое мнение ваших бывших торговых коллег. Суть его была в том, что Сапковский — человек порядочный, умный, но, увы (/), стал писателем. Это «стал писателем» звучит так, словно вы сделались каким-то психом. Забавно! Но, может быть, под покровом всеобщего убеждения, якобы художественность несовместима с нормальностью, кроется какое-то зерно истины? Профессия писателя меняет человека? Каким образом?

— Не меняет. Хоть и должна бы. Сам факт, требующий того, чтобы давать ответы на некоторые вопросы в интервью — являющихся, увы, для писателя в определенной степени императивом, — должен человека изменить. Изменить чудовищно.

— Ваше имя уже несколько лет указывается в «Новой фантастике» как сотрудника журнала, однако отыскать ваши тексты довольно трудно. Означает ли это, что от «должности» фельетониста вы все же отказались? А может, нас еще ждет «Возвращение государя»?

— Скорее всего — нет, потому что я уже перестал этим баловаться. Мне не удавалось выполнять основное требование, предъявляемое фельетонисту: поставлять нужный текст в назначенный срок. И когда в очередной раз меня крепко отчитали за «недопоставку», я сказал: «Sony, вероятно, есть такие вещи, которые человек умеет делать, и такие, которых не может. Фельетоны — не моя стихия, я не уложусь в срок». И все тут. Тому, что мои фельетоны все же с какой-то частотой появлялись, я обязан только принятой стратегии, состоявшей в том, что я писал пять фельетонов одновременно и благодаря этому обретал покой на несколько месяцев. Однако пришло время, эта система дала сбой. И я успокоился.

— Но время от времени все же следует защищать честь фэнтези. Я помню бурю, разразившуюся вокруг вашего фельетона «Вареник, или Нет золота в Серых горах». И от акций такого типа вы тоже откажетесь?

— Отказываться-то особенно не от чего, акция была разовая, и я не собирался ее продолжать, тем более что «Вареник», у которого было столько же сторонников, сколько и противников, свою задачу выполнил. Графоманы, оскорблявшие интеллект читателей своим псевдофантазийным творчеством, писать в этим жанре перестали, а это было для меня главное. Читатели, не очень хорошо знакомые с фэнтези, после «Вареника» получили некоторое представление о жанре, отличное от имевшегося у них прежде, и узнали, что надо делать, чтобы писать успешнее. Частое повторение — как известно — снижает эффект, поэтому я не стал развивать эту тему. Правда, на различных конвентах и встречах я прочел несколько лекций, но это шло не от желания кого-либо поучать, а скорее из потребности отреагировать на «чрезвычайно авторитетные» суждения касательно фэнтези, высказываемые людьми, совершенно не знающими и не понимающими жанра, лишенными хотя бы минимума знаний о фэнтези, но нападающими на нее с позиций «лучшей, ибо научной» фантастики. Над такими людьми я издевался, издеваюсь и издеваться буду. И это не потребует от меня особого напряжения, ибо в отличие от них я разбираюсь не только в фэнтези, но и в НФ, да и с мейнстримом у меня никаких сложностей не предвидится.

— А как быть с RPG [167] ? Когда-то, кажется, это вас занимало?

— То, что я когда-то поигрывал в это писательство, было чистой случайностью, и «больше я к этому не вернусь. Я никогда не играл в RPG и играть не намерен, но тема эта мне знакома очень хорошо, так как я прочел массу теоретической литературы. Когда-то я действительно хотел об этом писать, но только потому, что тогда в доступных нам материалах о RPG нельзя было найти ничего, а ведь я знал, что эти игры со временем станут в Польше не менее популярны, чем во всем мире. Желая восполнить рыночный пробел, я написал книжечку [168] , которая должна была пояснить сущность RPG жаждущему информации читателям. Увы, рукопись пролежала в редакциях и издательствах, ее не удалось опубликовать в нужное время, момент был упущен. Как гласит пословица: «Дорога ложка к обеду». Все, что я мог сказать о RPG, я сказал и добавить ничего не могу.

— Интересно, какие способности оказываются важнее других, когда пишешь фэнтези? При встречах с вами меня поражает ваша феноменальная память. Кстати, это видно по неисчислимым интертекстуальным играм, которые «работают» в вашей прозе. Это дар природы?

— Вообще-то, конечно, дар природы. Однако время берет свое, и в последние месяцы у меня уже начались проблемы. Раньше мне достаточно было прочитать какую-либо книгу, чтобы зафиксировать в памяти не только все наиболее интересные фрагменты, но и запомнить, где они расположены в тексте. На случай будущих поисков. Сейчас мне это удается только с классикой. В других книгах я просто вынужден делать закладки. В противном случае мне ни за что не вспомнить, где найти нужный абзац. Очень помогает компьютер, многие вещи я записываю и позже пользуюсь функцией поиска. Вообще-то я всю классику уже перевел в электронную форму. Это было необходимо, поскольку мне иногда случалось забыть: «Полоний за гардиной» — это из «Макбета» или из «Ромео и Джульетты»… (Смех.)Я, конечно, шучу, но есть тут и крупица правды. Например, в «Башне Шутов» можно найти любовную сцену, в которой партнер настолько увлечен партнершей, что ему на уста так и рвутся комплименты. Чтобы повысить притягательную силу текста, я вырвал их из различных источников от «Энеиды» до «Кармины Бураны». Все они были записаны в оригинальных языковых версиях, но на всякий случай я проверил польские переводы в различных источниках. Однако только проверил, а записей не сделал. И тут вдруг русский переводчик потребовал перевода цитат — и мне пришлось заново перекопать все источники.

— Порой мы даже не догадываемся о таящихся в нас талантах. В школьные годы или в институте вы подозревали, что у вас исключительно хорошая память?

— Я никогда не считал себя гением. Знал, что могу запомнить много — например, обширные фрагменты из литературы, особенно поэзии. До сих пор у меня нет проблем с цитатами из Словацкого, Мицкевича или «Трилогии» Сенкевича. Я уже говорил, что при встречах с Марчином Вольским мы ухитряемся часами перебрасываться фрагментами из Сенкевича: «пан Харламп сказал», «воевода Кисель заметил…» Кончается это обычно тем, что присутствующие выгоняют нас из комнаты за то, что мы им надоели. Но так бывает только с классикой. Прочитав какую-нибудь новую книгу, я ловлю себя на том, что не в состоянии вспомнить имени главного героя.