Как патологический феномен, женщина этого типа неприятна, придирчива, она не может быть хорошим партнером для своего мужа, так как каждая ее клетка восстает против всего, что вырастает из натуральной почвы. Хотя не видно причины, по которой накапливающийся опыт жизни кое-чему бы ее не научил. Так, для начала она отказывается от борьбы с матерью в личном и узком смысле. Однако даже в лучшем случае она остается враждебной по отношению ко всему темному, неясному и сомнительному и культивирует и акцентирует все определенное, ясное и разумное. Превосходя ее более женственную сестру своей объективностью и отсутствием горячности в суждениях, она может стать другом, сестрой и компетентным советчиком мужа. Ее собственные, так сказать, мужские стремления позволяют ей по-человечески понимать индивидуальность ее мужа даже за пределами сферы эротических отношений. У женщины с этим типом комплекса матери -наилучшие из всех шансы на в высшей степени успешный брак на протяжении второй половины жизни. Но так будет, если только ей удастся преодолеть ад «ничего, кроме женственности» и хаос материнского лона, который представляет для нее наибольшую опасность ввиду ее негативного комплекса. Как мы знаем, реальное преодоление комплекса возможно только через полное его изживание. Другими словами, для того чтобы двигаться дальше, мы должны испить чашу до дна, не отводя взор от того, что вследствие наших комплексов мы старались не замечать.

Женщина этого типа живет, отвернув лицо, подобно жене Лота, которая смотрела назад на Содом и Гоморру. И все это время мир и жизнь проходят мимо нее как мечта, как докучливый источник иллюзий, разочарований и раздражений, - и все это только потому, что она даже на миг не может заставить себя взглянуть вперед. Только из-за ее бессознательного отношения к реальности в ее жизни господствует то, против чего она вела самую ожесточенную борьбу,- исключительно материнский женский аспект. Но если позднее она все же заставит себя повернуть лицо, то она в первый раз увидит мир, так сказать, в свете зрелости, она увидит его раскрашенным во все цвета с присущими ему чарующими чудесами юности, а иногда и детства. Это видение, которое приносит знание и открывает правду, является необходимым условием сознания. И хотя часть жизни для такой женщины уже безвозвратно утрачена, зато спасен ее смысл.

Женщина, которая борется против своего отца, все же имеет возможность жить инстинктивно, по-женски, так как она отвергает только то, что ей чуждо. Но когда она борется против матери, то ценою риска разрушения своих инстинктов она может достичь большей сознательности, ибо, отвергая мать, она отвергает все темное, инстинктивное, бессознательное и двусмысленное в своем собственном характере. Благодаря своему здравому смыслу, объективности и мужественности, женщина этого типа часто занимает важный пост, где ее с запозданием раскрывающиеся материнские качества, руководимые холодным умом, оказывают наиболее благотворное воздействие. Эта необычная комбинация женственности и мужественного разума оказывается ценной как в области интимных отношений, так и в практической сфере. Как духовный руководитель и советчик мужчины такая женщина, оставаясь неизвестной миру, может играть очень значительную роль. Благодаря ее качествам, мужскому уму легче ее понять, чем женщину с другими формами комплекса матери, и по этой причине мужчины часто отдают предпочтение ей перед женщинами с положительными комплексами матери. Излишне женственная женщина ужасает мужчину, обладающего комплексом матери, для которого характерна высокая чувствительность. Но эта женщина не пугает мужчину, потому что она создает мост для мужского ума, по которому тот может безопасно направить свои чувства на противоположный берег. Ее здравый рассудок внушает ему уверенность - фактор, который не следует недооценивать и который отсутствует в отношениях между мужчиной и женщиной гораздо чаще, чем можно представить. Мужской Эрос ведет не только наверх, но и вниз - в женский темный мир Гекаты и Кали, ужасающий любого разумного человека. Рассудочность, присущая женщине этого типа, становится для мужчины путеводной звездой в темноте и в кажущихся бесконечными лабиринтах жизни.

Из всего сказанного должно быть ясно, что все утверждения мифологии по этой теме, равно как и наблюдаемые проявления комплекса матери, очищенные от запутывающих дело деталей, указывают в конечном счете на бессознательное как на их источник. Как еще человеку могла бы прийти в голову мысль о делении космоса по аналогии с днем и ночью и летом и зимой на солнечный дневной мир и темный мир ночи, заселенный неправдоподобными монстрами, если только прототипа такого деления нет в самом человеке, в противоположности между сознанием и невидимым и неизвестным бессознательным? Восприятие объектов первобытным человеком только частично обусловлено объективным поведением самих вещей, тогда как намного более значительную роль играют внутрипсихические факты, никак иначе не связанные с внешними объектами как только посредством проекции. Это обусловлено всего лишь тем, что первобытный человек еще не испытал той аскетической дисциплины ума, которая известна нам как критика знания. Для него мир - это более или менее текучий феномен, находящийся в потоке его фантазии, где субъект и объект неразличимы и находятся в состоянии взаимопроникновения. Мы можем сказать вместе с Гете: «Все, что снаружи, также и внутри». Но это «внутри», которое современный рационализм стремится вывести из «снаружи», само имеет априорную структуру, которая предшествует всему сознательному опыту. Совершенно невозможно понять, как «опыт» в самом широком смысле или, коли на то пошло, как нечто психическое может происходить исключительно из внешнего мира. Душа - это часть сокровенной тайны жизни и, как и всякий организм, она обладает своей особенной структурой и формой. И вопрос о «происхождении» этой психической структуры и ее элементов, т.е. архетипов, как таковой является метафизическим и поэтому не может получить ответа. Структура - это что-то данное, предпосылка, которую в каждом случае мы находим как уже присутствующую. Это мать, матрица, то есть форма, в которую выливается весь опыт. С другой стороны, отец представляет динамизм архетипа, так как последний состоит как из формы, так и из энергии.

Носителем архетипа является прежде всего конкретная мать, так как сначала жизнь ребенка неотделима от нее и представляет собой состояние бессознательной идентичности. Она - психическое, а также физическое предусловие существования ребенка. С пробуждением Я - сознания связь между ними ослабевает, и сознание вступает в оппозицию по отношению к бессознательному, то есть по отношению к своему собственному предусловию. Это ведет к дифференциации Я и матери, личные качества которой становятся все более отчетливыми. Все сказочные и мистические качества, связанные с ее образом, слабеют и передаются наиболее близкому ей человеку, например, бабушке. Как мать матери она «больше», чем последняя, на самом деле она «пра-» или «Великая Матерь». Нередко с ней ассоциируются атрибуты мудрости, как впрочем и ведьмы. В дальнейшем архетип уходит из сознания, и чем более ясным оно становится, тем отчетливее архетип присваивает себе мифологические черты. Переход от матери к бабушке означает, что архетип поднимается на высшую ступень. Яркую иллюстрацию к этому мы находим в представлениях батаков. Погребальное жертвоприношение в честь умершего отца достаточно скромно, это - обычная еда. Но если у сына есть сын, тогда отец становится дедом и, следовательно, достигает более почетного статуса в потустороннем мире, и тогда приношения в его честь становятся весьма значительными15.

По мере все большего расхождения сознания и бессознательного, бабушка превращается благодаря своему более высокому рангу в «Великую Матерь», и часто случается так, что противоположности, содержащиеся в этом образе, распадаюся. Тогда мы получаем добрую и злую фей или благую богиню и богиню злобную и опасную. В западной античной культуре и особенно в восточных культурах противоположности часто остаются объединенными в одной фигуре, хотя этот парадокс вовсе не беспокоит первобытный ум. Легенды о богах так же полны противоречий, как и их характеры. На Западе парадоксальное поведение и моральная амбивалентность богов возмущала людей даже в древности, что давало повод к критике и в конечном счете вело к обесцениванию олимпийских богов, с одной стороны, и их философской интерпретации, с другой. Наиболее ярким проявлением этого может быть христианская реформа еврейского понятия божества: морально амбивалентный Яхве стал исключительно благим богом, в то время как все зло было объединено в дьяволе. Возникает впечатление, что развитие функций чувствования в западном человеке заставило его сделать выбор, который привел к нравственному расколу божества на две части. Преобладающая на Востоке интуитивная установка не оставляла места для чувственных ценностей, и боги, в частности, Кали, смогли сохранить свой изначально парадоксальный нравственный характер нетронутым. Таким образом, Кали - это представитель Востока, а Мадонна - Запада. Последняя окончательно избавилась от тени, которая, хотя и на расстоянии, все-таки следовала за ней в аллегориях средневековья. В народном воображении и словоупотреблении эта тень была перенесена в ад, где сейчас ведет ничтожное существование в качестве чертовой бабушки. Благодаря развитию чувственных ценностей, величие божественного «света» было усилено сверх меры, в то время как тьма, якобы олицетворяемая дьяволом, локализовалась в человеке. Этот странный ход развития был еще ускорен главным образом тем, что христианство, напуганное манихейским дуализмом, изо всех сил стремилось сохранить свой монотеизм. Но поскольку отрицать реальность тьмы и зла было невозможно, не оставалось других альтернатив, кроме как взвалить ответственность за них на человека. Даже дьявол был в значительной мере, если не полностью, упразднен с тем результатом, что эта метафизическая фигура, бывшая некогда неотъемлемой частью божества, была интроецирована в человека, который после этого стал, подлинным носителем mysterium iniquitatur: «omne bonum a Deo, omne malum ab homine»*. В новые времена это положение вещей претерпело поистине дьявольскую перемену, и волк в овечьей шкуре нашептывает на ухо каждому, что зло на самом деле является не чем иным, как непониманием добра и эффективным инструментом прогресса. Человек пришел к мнению, что мир тьмы, таким образом, был уничтожен навсегда, и никто не понимает, какой это яд для человеческой души. Ведь тем самым человек сам превратился в дьявола, ибо дьявол - это половина архетипа, чья непреодолимая власть заставляет даже неверующих восклицать «О Господи!», когда надо и не надо. По возможности человеку следует избегать идентификации с архетипом, ибо, как показывают психопатология и некоторые современные события, это имеет ужасные последствия.

*Тайны тягости [этой жизни]: «Все хорошее от Бога, все плохое от человека» (лат.).

Человек Запада опустился духовно на столь низкий уровень, что он даже отрицает, так сказать, апофеоз неукрощенной и неукротимой психической силы - божественность как таковую,- с тем чтобы после того, как он уже принял в себя зло, он сумел также овладеть добром. Если вы внимательно и вдумчиво в психологическом плане читали «Заратустру» Ницше, то вы согласитесь, что он с редкой последовательностью и страстью подлинно верующего человека описал психологию «сверхчеловека», для которого Бог мертв и который сам разрывается на две части, пытаясь заключить божественный парадокс в узкие рамки живой души человека. Гете мудро сказал: «Какой же ужас должен испытывать сверхчеловек!» за что был поощрен высокомерной улыбкой филистеров. Прославление им Матери, которая столь велика, что может вместить в себя и Царицу небесную и Марию Египетскую, есть высшая мудрость, и для любого, кто размышляет о ней, оно имеет глубокое значение. Но чего мы можем ждать в наш век, когда официальные представители христианства открыто объявляют о своей неспособности понять основы религиозного опыта! Следующее я извлек из статьи протестантского богослова: «Мы воспринимаем себя (не важно - натуралистически или идеалистически) как однородных существ, которые не настолько внутренне разделены, чтобы чуждые силы смогли вмешаться в нашу внутреннюю жизнь, как это предполагает Новый Завет»16. (Курсив мой). Автору очевидно неизвестно, что наука уже больше чем полстолетия тому назад продемонстрировала неустойчивость и расщепленность человеческого сознания и экспериментально это доказала. Наши сознательные намерения постоянно разрушаются и расстраиваются в большей или меньшей степени бессознательными вторжениями, мотивы которых вначале нам кажутся странными. Душа далеко не является однородным целым - напротив, она представляет собой кипящий котел противоречивых порывов, запретов, аффектов, причем для многих конфликты столь невыносимы, что они ищут освобождения в том, что проповедуется богословами. Освобождения от чего? Очевидно, от в высшей степени сомнительного психологического состояния. Единство сознания или так называемой личности - отнюдь не реальность, а лишь желаемое. У меня сохранились яркие воспоминания об одном философе, который также бредил этим единством и при этом консультировался со мной по поводу своего невроза: у него была навязчивая идея, что он был болен раком. Я не знаю, у скольких специалистов он консультировался и сколько рентгеновских снимков сделал. Все они уверяли, что у него нет рака. Он сам сказал мне: «Я знаю, что у меня нет рака, но все же он мог бы у меня быть». Кому поставить в вину этот «вымысел»? Конечно же, он не сам его себе создал; эту мысль ему навязала «чуждая» сила. Между этим состоянием и состоянием человека Нового Завета выбор небогатый. Верите ли вы в демона воздуха или в фактор бессознательного, который играет с вами злые шутки,- мне все равно. И в том и в другом случае факт остается фактом: воображаемое единство человека находится под угрозой чуждых сил. И было бы лучше, если бы теологи попытались понять эти психологические факты, вместо того, чтобы «демифологизировать» их с помощью рационалистических объяснений, которые устарели уже не одну сотню лет назад.

***

В предшествующем изложении я попытался дать обозрение психических явлений, которые можно связать с преобладанием образа матери. Хотя я не во всех случаях обращал внимание на те черты, которые характеризуют Великую Матерь мифологически, мой читатель, вероятно, без труда узнает их даже тогда, когда они скрываются под внешностью персоналистической психологии. Когда мы просим пациентов, особенно тех, которые находятся под влиянием образа матери, выразить словами или нарисовать, что для них означает «Мать»,- позитивно или негативно,- мы неизменно получаем символические образы, которые следует рассматривать как прямые аналогии мифологического образа матери. Они ведут нас в область, которая по-прежнему требует значительных усилий для ее прояснения. Во всяком случае, лично я не чувствую себя способным сказать что-либо определенное по этому вопросу. И если я все же отваживаюсь предложить некоторые суждения по этому поводу, то их следует рассматривать как сугубо условные и предварительные.