План действий, который, как я сказал, мог бы вызвать толки. Аврелия, разумеется, подняла бы брови, немо требуя объяснения. Но он всегда может объяснить, что проделал одно из новейших упражнений для похудания, предназначенное для укрепления трицепсов и удаления избыточного жира с верхних ребер.

Более сходный с пумой из африканских дебрей, чем с Муллинером, Арчибальд одним прыжком пересек зал. И мисс Малтраверз, увидев его, сказала:

— О, мистер Муллинер, я как раз вас искала.

К удивлению Арчибальда, сказала она это шепотом. Во время их предыдущей беседы в погребке ее голос был звучным и могучим — настолько, что нервные посетители дважды выразили вслух свое неудовольствие. Но теперь Арчибальд сумел бы уподобить ее только надтреснутой газовой трубе. И даже этот новый способ общения, казалось, причинял ей боль. Она явно вздрагивала.

— Я хотела сказать вам, миленький, — продолжала она тем же странным приглушенным голосом, — что вышла накладка, если вы меня понимаете. Дело в том, что я, дурочка, слишком уж приняла к сердцу грубые слова мистера Маккалема и днем испробовала новое упражнение для подтягивания подбородка, про которое мне говорила одна знакомая дама. Может, вы о нем слышали. Ну, то, во время которого говоришь «куикс». С первыми тремя «ку» все было хорошо и с первыми двумя «икс» тоже, но я еще и половины третьего «икса» не произнесла, как у меня в горле будто что-то треснуло, и теперь я способна говорить только шепотом, а не то меня ну прямо как щипцами раздирают. Значит, вот так, миленький. Я терпеть не могу разочаровывать мою публику, и такого со мной еще ни разу в жизни не случалось — «Артистка, на которую можно положиться» («Вулверхэмптон экспресс»), — а потому, если вы хотите, я сыграю, но предупреждаю, будет совсем не то. Я не смогу, как вы выразились бы, воздать себе должное. Эта роль требует темперамента, а шепотом всю себя не выразишь. Как-то в Пиблсе от моего голоса две лампы в рампе треснули. Но, как я уже сказала, если хотите, то я пробормочу сцену.

На миг Арчибальд лишился дара речи. И не столько потому, что рот у него все еще был занят анчоусами с жареным хлебом, сколько из-за того, что был сокрушен, обессилен взрывом чувств, какого не испытывал с того дня, когда Аврелия Кэммерли обещала стать его женой.

— И думать не смейте, — сказал он категорично. — Это вообще не понадобилось бы. По непредвиденным обстоятельствам спектакль отменяется. Отправляйтесь прямо домой, голубушка, и натритесь мазью. Чек я вам пришлю утром.

— Меня прямо вот тут прихватывает.

— Еще бы! — сказал Арчибальд. — Ну что же, пока-пока, покедова, наше вам с кисточкой, и да благословит вас Бог. Я буду следить за вашей дальнейшей сценической карьерой с большим интересом.

Пока он возвращался к своему столику, ноги его словно парили над полом. Аврелия, казалось, недоумевала, и ее снедало любопытство.

— Ты что, знаком с ней?

— Всеконечно, — сказал Арчибальд. — Моя старая нянюшка.

— Что ей понадобилось?

— Заглянула поздравить меня с этим счастливым днем.

— Но ведь сегодня не день твоего рождения!

— Конечно, нет, но ты же знаешь старых нянюшек. А теперь поговорим, мой бесценный ангел, зайчиха грез моих, — продолжал Арчибальд, — о нашей свадьбе. Моя идея — заарканить двух епископов, чтобы все было тип-топ. Не одного епископа, если ты меня понимаешь, а двух. Обзаведясь запасным, можно ничего не опасаться. В наши дни, когда люди направо и налево срывают свои голоса, рисковать никак нельзя.

Пинта Портера тяжко выдохнул через нос.

— Безмозглый молокосос! — сказал он. — В зале повсюду понатыкано пепельниц — так на тебя и пялятся, куда ни взгляни, а он устроил такое идиотство!

Он имел в виду молодого джентльмена с неинтеллектуальной рыбьей физиономией, который несколько минут назад, покидая зал «Отдыха удильщика», бросил недокуренную сигарету в корзину для бумаг, а та в мгновение ока заполыхала веселым пламенем. И никто в маленькой компании добровольцев-пожарных не сохранил невозмутимости. Светлый Эль, обладатель высокого артериального давления, был вынужден расстегнуть воротничок, а облаченная в атлас грудь мисс Постлетуэйт, нашей впечатлительной буфетчицы, все еще бурно вздымалась.

Только мистер Муллинер, казалось, готов был отнестись к происшествию снисходительно.

— Не будем слишком придираться к мальчику, — сказал он, прихлебывая свое горячее виски с лимоном, — и вспомним, что в этом уютном зале нет ни концертного рояля, ни бесценного антикварного столика орехового дерева, в которых молодое поколение привыкло видеть нормальные естественные хранилища тлеющих окурков. Не обнаружив таковых, он, разумеется, нашел им замену в корзине для бумаг. Подобно Мордреду.

— Которому? — переспросил Виски С Содовой.

— Каковому, — поправила мисс Постлетуэйт.

— Моему племяннику, Мордреду Муллинеру, поэту.

— Мордред, — мечтательно произнесла мисс Постлетуэйт. — Какое нежное имя.

— И, — сказал мистер Муллинер, — удивительно ему шедшее, так как он был миловидным, обаятельным, чувствительным юношей с большими глазами олененка, изящными чертами лица и превосходными зубами. Зубы эти я упоминаю потому, что именно они дали толчок событиям, к изложению которых я сейчас приступаю.