— Слямзил его цилиндр? О чем ты?

Тут я почувствовал, что следует быть поосмотрительней. Таппи глядел на меня как-то странно, и я понял, что оборот, который принял разговор, вновь пробудил в нем подозрения, которыми ему никак не пристало оскорблять старого школьного друга.

— Дело обстояло так, Таппи, — сказал я. — Когда ты пришел ко мне и рассказал, как этот международный шпион слямзил твой цилиндр из министерства иностранных дел, ты натолкнул меня на мысль. Я хотел поехать на Аскотские скачки, но у меня не было цилиндра. Конечно, если бы я слямзил твой, как тебе на минуту помстилось, так он у меня был бы, но, не слямзив твой, я им не обзавелся. И вот, когда сегодня утром твой друг Булстрод навестил меня, я воспользовался его головным убором. А теперь, когда ты открыл мне глаза на то, какой он ненадежный, капризный субъект, я очень рад, что сделал это.

Таппи слегка разинул рот:

— Ты говоришь, что Булстрод заходил к тебе сегодня утром?

— Сегодня утром, примерно в половине десятого.

— Но он не мог…

— Тогда как ты объяснишь, что на мне его цилиндр? Соберись с мыслями, Таппи, старый конь.

— Тот, кто приходил к тебе, никак не мог быть Булст родом.

— А почему?

— Так он вчера вечером уехал в Париж.

— Что-о!

— Мне он позвонил с вокзала перед самым отходом поезда. Ему пришлось изменить свои планы в последнюю секунду.

— В таком случае кто такой типус, который приходил ко мне?

На мой взгляд, тут проглядывали все признаки тех великих исторических тайн, о которых нам приходится столько читать. И я не видел причин, которые помешали бы грядущим поколениям без конца обсуждать загадку человека в сером цилиндре с той же страстью, что и загадку человека в железной маске.

— Факт, — сказал я, — изложен мной со скрупулезной точностью. В девять тридцать сегодня утром типус, элегантно облаченный в визитку, клетчатые брюки и серый цилиндр, явился ко мне и…

Тут позади меня раздался голос:

— Привет!

Я оглянулся и обнаружил б-та.

— Привет, — сказал я и познакомил его с Таппи. Б-т вежливо кивнул.

— А где, — осведомился б-т затем, — где старикан?

— Какой старикан?

— Отец Мейбл. Он вас не застал?

Я выпучился на него. Он явно бредил. А бредящий б-т не самое лучшее соседство, когда ты только что перекусил для подкрепления сил.

— Отец Мейбл в Сингапуре, — объяснил я.

— Вовсе нет, — сказал б-т. — Он вчера вернулся, и Мейбл отправила его за вами, чтобы привезти вас сюда в автомобиле. А вы уже уехали до его прихода?

История на этом кончается, Корки. Едва прыщавый баронет договорил, как я, можно сказать, сошел со сцены. К Онслоу-сквер я больше не приближался и на пушечный выстрел. Никто не посмеет сказать, что мне не хватает смелости, но моей смелости оказалось недостаточно, чтобы прокрасться снова в семейный круг и восстановить знакомство с этим жутким типусом. Без сомнения, есть люди, которым я с веселым смехом растолковал бы, что это была шутка, но тот мимолетный взгляд на старикана, когда он с ревом свешивался из окна, точно определил, что его к ним причислить никак нельзя. И я сошел со сцены, Корки, старый конь. А месяца два спустя прочел в газетах, что Мейбл вышла за б-та.

Укридж испустил еще один вздох и воздвигся с дивана. Мир за окном был голубовато-серым в преддверии зари, и даже припоздавшие птички усердствовали среди червячков.

— Ты можешь скроить из этого рассказ, Корки, — сказал Укридж.

— Пожалуй, — сказал я.

— Вся прибыль, разумеется, делится строго пополам.

— Разумеется.

Укридж печально призадумался:

— Конечно, воздать этой трагедии должное, поведать ее надлежащим образом, передав тончайшие ее нюансы, по плечу только писателю покрупнее. Тут требуется кто-нибудь вроде Томаса Гарди, или Киплинга, или что-то в этом роде.

— Лучше разреши попробовать мне.

— Ладно, — сказал Укридж. — И о заголовке. Я бы назвал рассказ «Его погибшая любовь» или еще как-нибудь в том же духе. А можно испробовать что-нибудь более напряженное и выразительное, скажем, «Судьба» или «Рок».

— Заголовок я придумаю, — сказал я.

— Малышок, — сказал Укридж, — мне необходим капитал, старый конь, необходим срочно и безотлагательно.

Он повертел свой лоснящийся шелковый цилиндр, глядя на него с недоумением, и вернул его на голову. Мы случайно повстречались у восточного конца Пиккадилли, и сногсшибательная элегантность его костюма сказала мне, что между ним и его тетей Джулией со времени нашей последней встречи, видимо, произошло одно из тех периодических примирений, которые красной нитью проходят через его бурную и непохвальную карьеру. Все, кто знаком со Стэнли Фиверстоунхо Укриджем, этим многострадальным субъектом, естественно, знают, что он доводится племянником мисс Джулии Укридж, богатой и популярной романистке, и что время от времени, когда она заставляет себя простить его и не поминать старое, он некоторое время влачит жизнь в позолоченном рабстве в ее уимблдонском особняке.