Да, и были еще они . Не забывайте о них . Я относительно недолго таскался с рассказом по редакциям, прежде чем понял, что они включают в себя всех журнальных редакторов беллетристики в Нью-Йорке. Кстати, к осени 1969 года их осталось не так уж много. Если собрать их всех вместе, можно было бы убить всю банду одним выстрелом крупной дробью из охотничьего ружья, и достаточно скоро мне начало казаться, что это чертовски хорошая идея.

Лет пять мне потребовалось для того, чтобы увидеть наконец все происходившее с их точки зрения. Я напугал даже управляющего, простого парня, который видел меня, еще когда я себя контролировал. Эти же… Ирония заключалась в том, что многие из них действительно были моими друзьями. Джерид Бейкер работал помощником литературного редактора в «Эсквайре». Мы с Джеридом, например, служили во время второй мировой войны в одной стрелковой роте. Эти парни чувствовали себя не просто неудобно, пообщавшись с новой, «улучшенной» копией Генри Уилсона. Они были в ужасе. Если бы я послал рассказ почтой с хорошим сопроводительным письмом, объясняющим ситуацию – по крайней мере мою версию ситуации, – я, возможно, пристроил бы рассказ Торпа сразу. Так нет же! Этого мне казалось недостаточно. Рассказу Торпа мне хотелось обеспечить персональное внимание . И я ходил с ним от двери к двери, вонючий, небритый экс-редактор с трясущимися руками, красными глазами и огромным выцветающим синяком на левой скуле, который я заработал двумя сутками раньше, ударившись в темноте о дверь в ванную по дороге к туалету. С таким же успехом я мог бы повесить на грудь табличку с надписью «Направляется в сумасшедший дом».

Опять же я не хотел разговаривать с ними в кабинетах. Просто не мог. Прошло уже то время, когда я спокойно входил в лифт и поднимался на сорок этажей вверх. Приходилось встречаться, как наркоманы со своими поставщиками: в скверах, на лестницах или, в случае с Джеридом Бейкером, в закусочной на Сорок девятой улице. Джерид по крайней мере с удовольствием угостил бы меня приличным обедом, но, как вы догадываетесь, к тому времени уважающие себя метрдотели перестали уже пускать меня в рестораны, где обслуживают бизнесменов.

Агент вздрогнул.

– Мне давали чисто формальные обещания прочесть рассказ, потом озабоченно спрашивали, как мои дела и не слишком ли я много пью. Смутно припоминаю, как пару раз я пытался убедить их, что электричество и утечки излучения влияют на способность людей думать, а когда Энди Риверс предложил мне обратиться за врачебной помощью, я сказал, что помощь нужна не мне, а ему.

«Ты видишь всех этих людей на улице? – спросил я, когда мы стояли в сквере у площади Вашингтона. – Половина из них, а может быть, и три четверти ходят с мозговыми опухолями. Я не продам тебе рассказ Торпа, Энди. Ты не сможешь оценить его в этом городе. Твой мозг словно на электрическом стуле, а ты даже не понимаешь этого».

В руке я держал свернутый в трубку экземпляр рассказа. Я ударил его наотмашь по носу, как бьют собак, если они напустят в углу лужу, и ушел. Помню, он кричал мне, чтобы я вернулся, предлагал посидеть спокойно за чашкой кофе и обсудить все снова, но я в этот момент проходил мимо магазина, где продавали по сниженным ценам грампластинки. Динамики выплескивали на улицу волны «тяжелого металла», внутри магазина горели целые батареи флуоресцентных ламп снежно-белого цвета, и голос Энди просто затерялся в возникшем в моей голове низком жужжании. У меня остались только две мысли: «Нужно скорее, как можно скорее убраться из города, пока у меня самого не возникла опухоль мозга» и «Нужно срочно выпить».

В тот вечер, вернувшись домой, я обнаружил под дверью записку. «Убирайся вон, псих», – прочел я и, не вдумываясь в содержание, выкинул листок. У нас, психов со стажем, всегда есть дела поважнее, чем анонимные записки от соседей.

Я думал о том, что сказал Энди Риверсу о рассказе Торпа, и чем больше я думал – соответственно, чем больше пил, – тем справедливее мне это казалось. «Гибкая пуля» – забавный рассказ и, на первый взгляд, довольно простой, но чуть глубже под поверхностью он был удивительно сложен. Так неужели я всерьез думал, что какой-то другой редактор сможет понять рассказ на всех уровнях? Раньше, может быть, но теперь-то, когда у меня открылись глаза? Неужели я думал, что в этом городе, опутанном проводами, словно изготовленная террористами бомба, осталось место для понимания и способности оценить что-то? Боже, кругом сплошные вольты!

Стараясь прогнать из памяти все эти беспокойные заботы, я решил почитать газету, пока еще хватало дневного света, и на первой же странице «Таймс» оказалась статья о том, что на атомных электростанциях продолжают исчезать радиоактивные материалы. Помимо всего прочего, в статье содержались рассуждения о том, что при наличии достаточного количества этих материалов в умелых руках сделать очень «грязное» ядерное устройство будет довольно просто.

Я сидел за кухонным столом, пока не зашло солнце, и моему внутреннему взору представлялось, как они выискивают плутоний, словно старатели, моющие золото году в 1894-м. Только они делали это не для того, чтобы поднять на воздух город, нет. Они хотели просто рассыпать плутоний повсюду и тем самым загадить всем мозги. Они – это плохие форниты, и радиоактивная пыль – форнус несчастья. Самый худший во все времена форнус несчастья.

В конце концов я решил, что не хочу продавать рассказ Рега, по крайней мере в Нью-Йорке. Надо выбираться, как только прибудут заказанные чеки. Оказавшись на севере штата, я попробую послать рукопись в какой-нибудь провинциальный литературный журнал. Можно будет начать с «Сюанн ревю» или с «Айова ревю». Регу я объясню позже. Рег поймет. Мне казалось, что такой шаг решит все мои проблемы, и в ознаменование этого я выпил еще… И отключился. Как потом оказалось, у меня в запасе оставалась еще одна отключка.