— Ну уж нет! — принялся разоблачаться Андрей. — Загостился я тут у вас, хватит.

Взгляд молодого человека упал на розовые прямоугольники окон, что светились за камнем, по ту сторону протоки крестообразного озера. На миг он запнулся, вспоминая суровую заботу боярина Лисьина, голос здешней матушки, неизменно готового прийти на помощь Пахома… Мотнул головой и решительно вытянулся на холодном шершавом камне.

— Давай, мудрый волхв, призывай богов древних и неведомых, пусть крутят свою машину времени.

— Замкни уста, несчастный, — грозно оборвал его колдун, — ибо отдаешь душу свою на милость богов. Бойся их гнева, а пуще того бойся их милости. Пусть они всего лишь снизойдут к мольбам твоим и исполнят испрошенное…

В этот раз Зверев даже не успел услышать слова древних заклятий, как ощутил падение в огненную бездну. Его закружило, несколько раз перекувырнуло, ударило головой, и от страшной боли он громко застонал.

— Ой, мамочка, роди меня обратно… — Он перекувырнулся еще раз, согнулся, лежа на боку, и схватился руками за затылок. — О Господи, за что, почему?

Над самым ухом послышалось тревожное ржание. Зверев осторожно приоткрыл глаза — и увидел у самого носа конскую морду с шевелящимися влажными ноздрями. Черные глаза, прядающие уши, рыже-бурая шерсть. Князь с огромным облегчением вздохнул: похоже, в этот раз обошлось без дурных фокусов. Домой не попал — так хоть в своем времени остался.

— Ну что, муругая моя… — Скривившись от боли, он сел, оперся руками о землю и ощутил под руками снег. Зачерпнул, прижал горсть к затылку. Стало немного легче.

— Ну как, Васька, жив? Ранен? — спешился рядом гладко бритый морщинистый мужик в потертом овчинном тулупчике и шапке-ушанке с красной эмалевой звездочкой на лбу. — Куда тебя? Кровь, кровь есть?

— Ерунда, царапина, — глянул на окровавленную ладонь Зверев. — Сочит, но за шиворот не струится. А ты кто таков, чей холоп будешь? Али лях? Иноземец?

— Эк тебя шибануло, Васька, — низенько и ехидно захихикал мужик. — Какой холоп? Какой лях? Ты чего, меня не узнаешь?

— Ты как с князем разговариваешь, смерд?! — Андрей попытался вскочить, но его повело в сторону, и если бы не вовремя подставленное плечо мужика, он бы рухнул обратно в снег.

— Э-э, милый, да тебе, похоже, в медсанбат надобно.

— Куда? — Андрей открыл и закрыл глаза, схватил мужика за шею, с силой привлек к себе, вперился глазами в красную эмалевую звезду. Алую, с серебряными серпом и молотом в серединке. — Погоди, так ты красный?

— Красный, Васька, красный. Ты это, за стремя возьмись… Господи, да у тебя ноги совсем заплетаются! Спина не болит? Не дай бог, позвоночник зацепило.

— А я кто? Ты где, смерд? А я — красный?

— Да красный ты Васька, красный. Все мы тут красные… Не, спина целая, ни одной дырочки. Неужто обошлось? А лошадь твоя как?

— Ну-ка, стой! — Андрей поймал мужика за ворот и вновь притянул к себе: — Ты кто, смерд?!

— А в глаз за слова такие не хочешь, дерьмо ослиное?

— Ладно, пусть будет Ослиное Дерьмо, — разжал хватку Зверев. — А я тогда кто?

— Ты чего, и вправду не рубишь? — без видимой обиды переспросил мужик. — Вправду мозги отшибло? Васька, Василий Медведев, помнишь? Станица Берложья, Краснодарский край. А я — старший сержант Павел Шеремет. Твой непосредственный командир, кстати, олух царя небесного. Служим мы с тобой в первом эскадроне второго полка восемьдесят первой дивизии четвертого кавалеристского корпуса. Посланы на кухню за обедом и назад теперь возвращаемся. Все, вспомнил?

— А какое сегодня число?

— Семнадцатое ноября сорок второго года. Ты и вправду не помнишь али прикидываешься?

— Прикидываюсь. А как меня долбануло? Чем?

— А-а, это фортуна тебя поцеловала с нежностью. «Мессеры» нас засекли. Уж не знаю, откуда взялись, но своего не упустили. Я как рев мотора услышал, сразу в сторону с дороги отвернул и рысью пошел. А ты, тетеря, головой крутить начал. Вот фрицы по тебе две очереди и выпустили. Одна аккурат по седлу прошла, сам видел. Думал, конец пацаненку, отбегался. А ты хоть с лошади своей муругой и слетел, но закувыркался, себя начал ощупывать. Живой, стало быть, остался. Да и кобылка стоит, не дергается. Не поняла небось вовсе, чего случилось. Пусти, хоть гляну, как она? Может, в шоке просто…

Сержант Шеремет обошел помахивающую хвостом кобылу вокруг, ощупал зеленую овальную флягу емкостью на добрый пуд воды, узлы, тюк на холке, опять хмыкнул:

— Ты глянь, казак! Одна пуля кашу гречневую продырявила, вторая — ящик с тушенкой, с другого бока. А на лошади — ни царапины! И это, смотри, твое… — Сержант протянул ушанку, задний борт которой был размочален в лохмотья. — В рубашке ты, видать, родился, боец Василий. Ну что? На ногах стоишь? А в седло подняться сможешь?

— В седле не пешком, — осторожно нахлобучил на макушку порченную фашистами шапку князь Сакульский. — Много труда не нужно. А где мы сейчас, Павел? Вроде степь вокруг, ровно все.