– Славно у тебя, Иван Григорьевич, – признал и князь Воротынский. – Никак, каженный день такой рыбкой балуешься?

– Больше мечтаю, Михайло Иванович. Однако же отчего не угоститься, коли повод достойный?

– Что за повод? – осторожно поинтересовался Андрей. – Может, за подарком бежать надобно?

– Деда моего, Корнелия Епифаныча, день. Со святого Корнелия корень в земле ужо не растет, а зябнет, – напомнил Выродков. – С сего дня боле не лето на дворе, а осень. Зима подступает, бояре.

– Хлопотное ныне выдалось лето, – покачал головой Зверев. – Однако же славное. Для всей нашей Руси поворотное. Надеюсь, закончим мы его с честью.

– Да, – согласился князь Воротынский. – Выпить за сие лето надобно, обязательно выпить!

Гости осушили бокалы, подступили с ножами к беззащитному, но столь аппетитному осетру. Слегка подкрепившись, Михайло Воротынский снова взялся за кубок, чуть отодвинулся от стола:

– За тебя хочу выпить, Андрей Васильевич! Еще у Острова я в тебе дар воинский приметил и доныне прозорливостью своею горжусь. Не ошибся!

– Разве я один такой, Михаил Иванович? – пожал плечами Зверев. – В русском войске, почитай, каждый доблестью ратной не обделен.

– И это верно, Андрей Васильевич, – согласился князь. – Из служивых людей доблесть готов показать каждый. Воины у нас в строю стоят, воины, а не смерды. Оттого и обидно порою, что боярина, честь свою и право кровью подтвердившего, со смердом безродным равняют.

– Как это? – не понял Андрей. – Быть такого не может!

– Может, княже, может, – кивнул Воротынский. – Рази указов ты последних царских не слышал? Коли суд идет – от земских общин выборный заседатель сидеть должен. Как челобитную подавать – так смерды с боярами в общей ровне. Как наместника избирать – так земство крестьянское тоже равный голос имеет. Что же такое, князь? Как кровь лить – так на то привилегия боярская. А как добычу обживать – так мы с быдлом всяким неразличимы делаемся?

– Стрельцы-то, вон, кровь на равных льют. – Зверев понял, что его друг намерен хаять те самые указы, что были приняты Иоанном с его наущения.

– Про стрельцов речи нет, они с нами кровью бранной повязаны. Однако же не со стрельцами нас равняют, Андрей Васильевич. С быдлом, из леса и погреба ни разу не вылезавшим!

– У каждого на Руси свои мысли о счастье имеются, – осторожно возразил Андрей. – Посему каждого вовремя услышать нужно, пока он от отчаяния за топор не взялся.

– Кто возьмется, княже? – стукнул кубком о стол Воротынский. – Раб, шороха ночного боящийся? За меч ты, Андрей Васильевич, взяться можешь. За тот, коим в одиночку острог Арский одолел. Вот то для правителя любого станет страшно. А смерд? Смирится – то ему на роду написано.

– А если нет?

– А коли нет, то это не смерд будет. Кто за долю свою живот класть готов, ныне все в стрельцы записываются. Не слыхал, Андрей Васильевич? После успеха твого на Арском поле Иоанн Васильевич повелел стрелецкие полки по всем уделам создавать по образцу московскому.

– Разве ж это плохо?

– Не о стрельцах речь, Андрей Васильевич! – покачал головой воевода и прихлебнул красного сладкого вина. – О том я сказываю, что нет справедливости, коли князь знатный и смерд простой пред государем в равном уважении стоят. Деспотия сия азиатская, страшная. Ты на Европу глянь, что из корней империи Римской выросла. Там государь не владыкой над всеми уроженцами королевства себя числит, а лишь первым среди равных. И волей своей поместьями, жизнями и службой повелевать не может. Коли достоин государь, бояре французские, немецкие и аглицкие к нему на службу идут. А коли нет – в поместьях сидят, и никто их неволить не смеет.

– А ты подумай, княже, – наклонился к воеводе Зверев, – что бы было, коли сюда, под Казань, бояре не по исполчению, а по желанию своему приходили? Здесь бы рать впятеро меньше нынешней собралась! Кто-то бы не захотел, кто-то поленился, кому-то Иоанн бы юный не понравился. Как бы мы тогда сейчас ногайцев били?

– Тут ты не прав, Андрей Васильевич, – замотал головой Воротынский. – Одолеть Казань – то дело важное и общее. На такое каждый боярин без приказа пойдет, совесть в стороне отсиживаться не позволит!

– Совесть – это нечто эфемерное, – улыбнулся Андрей. – А вот разрядная книга – штука простая и надежная. Коли боярином русским себя считаешь – саблю со стены снимай, рогатину точи и в поход собирайся.

– От похода, Андрей Васильевич, никто из князей никогда и не отказывался, – твердо заявил Воротынский. – Однако же рази справедливо, коли тебя, героя, острог Арский взявшего и Свияжск построившего, государь, ако смерда последнего, судить прихотью своей волен? Рази не надобно порядок таким разом изменить, дабы не только князь с царем, но и царь с князем считался? Дабы неподсудны знатные рода его баловству были?

Зверев кашлянул, потянулся к рыбе, отрезал себе ломоть, умял в рот и стал долго, тщательно пережевывать. Он понимал, что славный князь Михайло, уже успевший побывать в ссылке за попытку убийства малолетнего Иоанна, сын князя Ивана Воротынского, сперва взбунтовавшегося в Литве, а потом пойманного среди заговорщиков супротив великого князя Василия, склоняет его к измене Родине. Может быть, и не России, но уж к измене царю – совершенно точно. Иоанн Васильевич, решительно кроивший Русь по лекалам великой империи, крушивший древние обычаи в угоду интересам государства – такой правитель самодовольным боярам определенно не нравился.