Ожешко Элиза
Шрифт:
— О да! Все это правда, — прошептала Винцуня, и слезы умиления потекли по ее лицу.
Но тут Страсть снова тряхнула своим венцом, и перед глазами Винцуни, озаренное алыми огнями, снова встало лицо Александра.
— Смотри! — приказала Страсть.
И Винцуня смотрела, долго-долго, а когда огонь осушил ее слезы, она сжала руки и тихо промолвила:
— Люблю!
— Неправда! — возразила Совесть. — То, что ты чувствуешь; — не любовь, это безумие, наваждение, гибельный омут, в котором ты утонешь, если не бросишься в мои объятия! Настоящая любовь — это то чувство, которое ты питала к своему жениху, — глубокое, спокойное, доверчивое. Опомнись и прислушайся к голосу Совести!
— Послушай нас, — шептали Воспоминания, — мы тебе расскажем о его безмерной любви, о покое и счастье, которое ты изведала, пока твое сердце было с ним.
— Да, — говорила Совесть, — только тогда ты была истинно счастлива и чиста! А теперь — посмотри, что с тобой стало! Бледная, измученная, растерянная, ты прислушиваешься к нашим голосам и борешься с собой. Доверься же Совести, и борьба тут же кончится, вернись к жениху, и снова душа твоя обретет покой!
— Вернись к нему! — вторила Доброта. — Не противься Доброте и Совести, не вплетай этот белый цветок в свои косы, а укрась им лик Богоматери, которая вон с той стены глядит на тебя в глубокой печали!
— Вспомни! Вспомни! И пожертвуй розу Пречистой Марии! — взывал хор Воспоминаний.
— А вместе с ней пожертвуй чувством, которое тобой владеет, отрекись от него, пройдет время — оно исчезнет бесследно, и ты будешь счастлива!
— Вспомни! Вспомни! И отдай розу Пречистой Марии! — повторял хор бледных ангелов прошлого.
И, расступившись, Доброта и Совесть открыли взору девушки розу, белевшую в горшочке с водой.
Винцуня бросилась к цветку; ее глаза остановились на святом образе, который висел над изголовьем кровати.
— Вспомни! Вспомни! И отдай розу Пречистой Марии! — радостно пел хор.
Лицо девушки вспыхнуло решимостью, ее пальцы уже коснулись цветка, но Страсть крепко схватила ее за руку. И тут началось великое замешательство. Грезы кинулись на Воспоминания, заглушая их хор своим соловьиным пением; Страсть схватила Совесть за плечи и до тех пор теснила ее, пока та не исчезла в туманной дали; Доброта держалась дольше, но затем и она отступила, опаленная огненным венцом Страсти, а Грезы обрушили на бледных ангелов прошлого целые охапки цветов, и те, отряхиваясь и рыдая, последовали за исчезающей Совестью.
Винцуня осталась наедине со Страстью.
Тогда госпожа в пурпурных одеждах прижалась к ней всем телом и из губ дохнула огнем. Ее дыхание, точно огненная змея, проникло девушке в грудь, а Страсть нашептывала ей слова любви и ласки, пока Винцуня не почувствовала, что огненная змея обвивается вокруг ее сердца. Она вздрогнула и, точно очнувшись от сна, огляделась вокруг.
Было тихо, смеркалось. Перед ней стояла белая роза, вечерний ветерок, веявший от окна, слегка шевелил ее лепестки, и казалось, цветок просит девушку: «Вплети меня в косы»!
— Уже темнеет, а его все нет, — прошептала Винцуня. — Может, и совсем не приедет?
Ее охватила тревога.
«Может, я его чем-то обидела, — думала она, — плохо танцевала или сказала ему что-нибудь неприятное». Во дворе раздался стук колес.
— Приехал! — воскликнула Винцуня и вскочила на ноги с бьющимся от радости сердцем.
И тут же посмотрела на розу. Вот он, последний, решающий миг, мелькнуло в голове. Надо сейчас же, немедленно вплести цветок в волосы… или выбросить его и сказать: «Нет!»
И было еще несколько минут борьбы. Она закрыла лицо руками и замерла, бледная, дрожащая…
Вдруг в соседней комнате раздался голос Александра, который спрашивал у служанки, где пани Неменская и Винцуня.
При звуке звонкого юношеского голоса девушка кинулась к цветку, и руки сами воткнули его в косу. В мгновение ока она очутилась у двери, распахнула ее и остановилась на пороге.
В минуту Александр тоже не шевелился, только смотрел; белоснежный цветок на ее голове, как звезда, сиял в сумрачном свете.
— С розой! — воскликнул Александр, бросаясь к девушке. — Значит, любишь меня и будешь моей?
— Люблю и буду твоей! — тихо ответила Винцуня, а он упал перед ней на колени и осыпал ее руки поцелуями.
XI. Раздумья Александра
Александр вернулся из Неменки возбужденный, ликующий. Родители, несмотря на усталость, ждали его, сгорая от любопытства.
— Ну что? — спросил пан Ежи, когда сын с какой-то особенной нежностью прильнул к его руке.