Вскоре после опубликованная книги «Навсегда свободны» Коллинз организовал для меня кругосветное путешествие. Я взяла с собой фильм, который мы с Джорджем сняли, когда Эльса жила с нами. Мы снимали его только для собственного удовольствия, и поэтому в нем не было ни трюков, ни надуманного действия. Но он нуждался в профессиональном редактировании. В нем были очень интересные сцены, и теперь, когда я пишу об этом, — почти четверть столетия спустя — фильм все еще демонстрируется в школах и библиотеках.

Мое первое публичное выступление состоялось в Лондоне перед аудиторией в три тысячи человек. Накануне вечером я так боялась этого выступления, что была просто больна. Хотя я с детства говорила по-английски, у меня был австрийский акцент, да и моего запаса английских слов было недостаточно. Тогда я стала брать уроки с целью улучшить свой английский язык и попытаться говорить медленнее, ибо, когда я говорила, мои мысли всегда опережали слова.

Аудитория, перед которой я выступала, была очень разнородной. Один день, проведенный мною в Лондоне, может служить убедительным тому примером. Утром я читала лекцию бизнесменам и была уверена, что интерес к торговле заслоняет от них все остальное, но, как только я услышала их вопросы ко мне и комментарии, я поняла, что ошибалась. Они проявили живой интерес к естественной истории. Во время ленча я читала лекцию женщинам-заключенным в тюрьме Холлоуэй. Было столько народу, что пришлось проводить ее в часовне, в самом большом помещении тюрьмы, и говорить с кафедры проповедника. Перед началом лекции в аудитории раздавались свистки, но, когда лекция началась, воцарилось молчание, которое уже не прерывалось до ее окончания. Затем началось настоящее столпотворение. Непрерывно крича «Эльса», «Эльса», женщины шарили в карманах, доставая те немногие гроши, что им разрешалось тратить на сигареты и сладости. От их пожертвований в Фонд Эльсы у меня горели руки; я понимала, что те, кто их жертвовал, лишали себя немногих дозволенных им радостей, чтобы помочь находящимся под угрозой уничтожения животным. Когда позднее я посетила мужские тюрьмы, реакция была такой же. Все это убедило меня в том, что у большинства заключенных, которых было подчас трудно, если не невозможно, вызвать на откровенность в присутствии посторонних, в глубине души таится любовь к природе и к миру животных. Меня не раз удивляло, почему многие из нас так замкнуто держат себя с другими людьми, тогда как в присутствии животных они становятся самими собой. Не дают ли животные нам, людям, ощущение гармонии, которое мы редко испытываем, общаясь друг с другом?

Позднее в этот же день я отправилась в Кенсингтонский дворец, чтобы показать свой фильм герцогине Кентской. Она проявляла глубокий интерес к Эльсе и к природе Кении. Я получила бы от этого вечера больше удовольствия, если бы не заметила, что китайский мопс обнаружил мои длинные перчатки, в которых я прибыла на прием в соответствии с этикетом, и изгрыз их на мельчайшие лоскутки.

После цикла лекций в Англии я объехала многие страны мира. В Южной Африке меня доставили на самолете в национальный парк Крюгер, где я провела два дня. Мне сразу же стало ясно, что самая важная проблема парка — ограничение все возрастающего числа посетителей. Естественно, что животных, напуганных непрекращающимся потоком машин по пыльным дорогам, становилось все труднее увидеть. Чтобы утешить туристов, для них были организованы, в качестве компенсации, футбол и другие развлечения.

За время нашей поездки по парку мы заметили около пятидесяти машин, стоявших в одном месте. Мы тоже остановились рядом с ними, не рассчитывая, конечно, увидеть каких-нибудь животных. Вдруг, к нашему удивлению, появились два льва — старый и молодой, — и, побродив между машинами, они сочли, что лучше всего разрешить вопрос старшинства в прайде [43] около нашей машины.

Они прыгнули друг на друга, и каждый начал рвать гриву соперника, щелкая зубами и ударяя лапами; нам даже показалось, что мы слышим, как трещат их кости, — и все это на расстоянии нескольких метров от машины. Тяжело дыша и громко рыча, оба льва катались по земле до тех пор, пока старый лев не выдохся и не перевернулся вверх животом в знак того, что он сдается. Борьба немедленно прекратилась, старый лев, сильно хромая, отправился в заросли, а молодой зализывая свои раны, удалился в противоположном направлении. Фоторепортер, прикомандированный ко мне, сделал много снимков этого поединка, который как уверяла нас дирекция парка, наблюдался здесь впервые.

В Порт-Элизабет я побывала на научной станции, — специализировавшейся на изучении змей и выработке сыворотки, которой мы пользовались против укусов змей в Кении. Затем меня пригласили посмотреть дельфинов в аквариуме. Мне интересно было узнать, что у них, так же как у львов и у слонов, есть «тетушки», выполняющие роль нянек, а также приемные матери, готовые взять под свою опеку малышей, если те потеряют свою родную мать. Одна очаровательная самка дельфина по просьбе своего тренера проделала сложные акробатические трюки. Было видно, что они очень любят друг друга. Тренер стал убеждать дельфина, чтобы тот позволил мне погладить себя. Чтобы сделать приятное своему другу, дельфин наконец уступил и подплыл ко мне, но только я прикоснулась к его бархатной голове, как он тут же исчез, мгновенно оказавшись в другом конце бассейна.

Покинув Южную Африку, я полетела в Дели, Таиланд и Сингапур, а затем в Австралию.

В Австралии я выступила с лекциями в Перте, Аделаиде, Мельбурне, Сиднее и Брисбене. Кроме нескольких маленьких парков вблизи городов, в Австралии в то время еще не было заповедников в районах, тяготеющих к побережью, где быстрое развитие страны привело к тому, что дикие животные были лишены их естественных мест обитания. Если же они пытались вернуться обратно, их бесконтрольно убивали. Меня очень расстроили условия, которые существовали в большинстве зоопарков Австралии. Помещения были неподходящими. Животные, ведущие стадный или стайный образ жизни, содержались отдельно друг от друга, животные, ведущие одиночный образ жизни, — вместе. Было ясно, что поведение животных в естественных условиях здесь не изучается. Я умоляла генерал-губернатора Канберры создать национальные парки, куда уникальные австралийские сумчатые животные, несомненно, привлекут многих посетителей.

В Мельбурне я остановилась у своих друзей. Они решили показать мне лирохвостов и повезли на лесистую гору, где жили эти птицы. Тридцать километров мы ехали на машине под проливным дождем, пока не оказались в лесу, где с листьев стекали струйки воды. Вскоре мы услышали неповторимый голос этой редкой птицы и пошли по направлению доносящихся звуков; здесь мы увидели лирохвоста, демонстрирующего свое изысканное хвостовое оперение. Сначала он делал три шага вправо, затем заливался песней, и снова делал три шага, но уже влево. Так он повторил это представление несколько раз. Сначала лирохвост стоял к нам спиной, потом повернулся и продолжил свой танец и свои вокальные упражнения. Нам просто повезло, так как увидеть лирохвоста очень трудно, и лишь немногим предоставляется такая возможность.

В Брисбене я впервые увидела утконоса. Он жил в небольшом ручье, который пришлось огородить, потому что шпоры на задних ногах самца утконоса во время брачного сезона содержат смертельный яд, и если животное испугать, то оно может быть опасным для посетителей. Нам продемонстрировали реакцию утконоса, приблизив к нему швабру. Утконос мгновенно набросился на «нарушителя» его территории с такой яростью, как будто атаковал своего смертельного врага.

Мое путешествие в Австралию было до предела заполнено делами и очень меня утомило. Кончилось все это тем, что в Новую Зеландию я отправилась на носилках.