Не вздрогнула.

Не отстранилась. Ее как будто парализовало.

Джайлс пошел провожать гостя к карете, где они остановились, разговаривая о чем-то вполголоса.

Селеста смотрела на них из окна и не могла сдвинуться с места. Ноги словно приросли к полу.

Итак, граф женится на леди Имоджен.

Вполне понятный выбор.

Селеста никогда еще не видела женщины столь красивой — с ее огненными волосами и зелеными глазами.

Он упомянул, что не намерен жениться, но, очевидно, только для того, чтобы ничто не мешало предложить ей стать его любовницей. Любовницей, от которой он вскоре отказался бы, найдя ее скучной и неинтересной в сравнении с женщиной наподобие леди Имоджен.

Она вновь вспомнила то странное, непостижимое чувство, что родилось, когда граф поцеловал ее.

Селеста не могла ни назвать это чувство, ни объяснить его, но знала, что оно заставляло ее желать, чтобы тот поцелуй продолжался и продолжался.

Карета тронулась, увозя лорда Кроуторна в Лондон. Джайлс повернулся и зашагал по дорожке к дому, и, глядя на него, Селеста вдруг поняла, поняла ясно и определенно, как если бы тьму прорезала вспышка молнии, что любит графа.

Она полюбила его сразу, с первого взгляда, с той первой встречи в теплице, когда он поцеловал ее, а она не смогла ничего сделать, чтобы остановить его.

Потом, когда граф пожаловал с визитом в коттедж, она попыталась вызвать в себе ненависть к нему, но уже вечером того же дня, когда они беседовали в библиотеке, она не нашла в своем сердце ни капли ненависти.

Уже тогда, стоя на лестнице, она должна была понять, что то странное, непонятное и незнакомое чувство, которое он пробуждал в ней, зовется любовью.

И в тот момент, когда они оказались в темноте убежища и она с замиранием сердца ждала, обнимет он ее или нет, ей следовало понять, что это и есть любовь.

То волнение, тот необъяснимый трепет, то тревожно-сладостное ожидание чего-то — это и есть любовь.

Это, но никак не непреодолимый ужас, охватывающий ее каждый раз при виде лорда Кроуторна.

Получалось, что она влюбилась и сама об этом не догадывалась!

Она любила графа и лишь теперь, потеряв его, поняла, почему в его объятиях чувствовала себя как за каменной стеной. Такого покоя, такого умиротворения она не знала никогда раньше.

— Я люблю его! Люблю! — произнесла Селеста вполголоса, с нарастающим отчаянием осознавая, что он женится на леди Имоджен.

Между ними все кончено. Она не существует для него больше.

Все, что он сделал для нее, было лишь благородным жестом.

Наверное, он просто пожалел ее, девушку, никогда не бывавшую на балу и страдающую, говоря его собственными словами, из-за того, в чем она не повинна.

— И как только мне могло прийти в голову, что я могу что-то значить для него, если живу в тени греха?

Несвязные, разрозненные мысли закружились в ее голове.

А потом до нее вдруг дошло, что Джайлс почему-то задерживается. Скорее всего, он открывает в прихожей еще одну бутылку коньяка.

И тут же брат вошел в гостиную с наполненным бокалом.

— Поздравь меня! — воскликнул Джайлс. — Я провернул отличное дельце! А ведь ты и не подумала бы, что я на такое способен!

— Какое дельце? — заволновалась Селеста. — Что такое пообещал тебе лорд Кроуторн?

Джайлс приложился к бокалу.

— Можешь гордиться своим братом. И уж я-то точно собой горжусь. Нам больше не надо ни о чем беспокоиться, я все устроил. Скоро мы с тобой заживем припеваючи.

— О чем ты говоришь? Объясни. Я не понимаю и только еще больше беспокоюсь.

— А вот и не надо. Скоро нам не придется ничего делать, будем жить-поживать в свое удовольствие и не тужить!

— Что ты натворил? — спросила Селеста, уже не стараясь скрыть раздражение.

Ей не нравился ни его хвастливый тон, ни развязная манера, ни туманные намеки.

С чего бы ему так радоваться? Что такого пообещал ему лорд Кроуторн? Чем соблазнил?

— А ты попробуй угадать. С трех раз. Подумай, на что бы такое я мог сподвигнуть лорда Кроуторна. Это тебя касается.

На мгновение в комнате наступила тишина.

— Касается меня? — повторила Селеста.

— Да, тебя. Видишь ли, лорд Кроуторн приехал сюда с некими намерениями, что подтверждает и тот браслет с брильянтами, от которого ты столь благоразумно отказалась.

— О каких намерениях ты говоришь? Если у его светлости и были какие-то намерения, то лишь самые отвратительные и гнусные.

— О нет, нет! Вот тут ты, моя дорогая сестренка, сильно ошибаешься. Теперь, когда я кое-что объяснил его светлости, намерения у него исключительно честные и благородные.