— Ох, не нужно было оставлять его одного, — укорила себя Селеста, торопливо поднимаясь с кровати.

И лишь тогда заметила, что служанка не уходит, а стоит в нерешительности у порога, как будто не решаясь сказать что-то еще.

— В чем дело, Нана?

— Я только-только узнала, что в Монастыре ждут к обеду его светлость.

Сердце подпрыгнуло и словно кувыркнулось.

— К какому часу его ждут?

Вопрос сорвался с губ еще до того, как она успела опомниться.

— Понятия не имею, — ответила служанка, — но ждут только его одного.

— Я должна с ним повидаться! Должна!

Произнося эти слова, Селеста уже чувствовала, как трепещет и поет сердце.

Она вдруг ожила, и черное отчаяние, весь день висевшее на ней чугунными гирями, вдруг исчезло без следа.

Но ведь он обручен!

Перед глазами встало прекрасное лицо леди Имоджен — большие зеленые глаза в густом обрамлении темных ресниц, пламенеющие волосы…

Мысль о том, что они вместе, была невыносима.

Внезапно она поняла, что нужно делать.

Идея была настолько невероятной, что даже сама Селеста не смогла бы сказать, пришла она непроизвольно или кто-то ее предложил.

Нана уже спустилась вниз.

— Я уеду завтра, — прошептала Селеста и, подойдя к стоявшему в комнате шкафу, открыла дверцу.

Рядом с платьем, которое она надевала на бал у графа, висели и лежали другие наряды, присланные матерью из Парижа за последние четыре года.

Внизу стояли белые коробочки с подарками, которые она получала на день рождения и Рождество, а также по каким-то отдельным случаям.

Минуту или две Селеста смотрела на них, потом выскользнула из комнаты, закрыла дверь и осторожно, чтобы ее не услышали ни брат, ни Нана, пробравшись по коридору, поднялась по узкой лестнице на чердак.

Там находились сундуки, доставленные из Монастыря в коттедж при переезде. Был среди них и небольшой, не слишком тяжелый кожаный сундучок с выгнутой крышкой. Прихватив его с собой, она тихонько, хоть и с немалым трудом спустилась по лестнице и вернулась к себе в комнату.

Оставалось только придумать, как, собрав вещи, уйти из дома без ведома Джайлса и сесть в почтовую карету.

Селеста знала, что может положиться только на Нану, что та поможет, даже если и не одобрит ее бегство.

Главное — чтобы Джайлс не догадался о ее намерениях.

Если все удастся, его планы выдать ее замуж за лорда Кроуторна и вернуться к прежней беззаботной жизни в Лондоне рухнут как карточный домик.

— Теперь только Нана может мне помочь, — прошептала Селеста и, надежно спрятав сундучок, спустилась в гостиную.

Часы на церкви пробили два пополуночи. Селеста, ворочавшаяся в постели с десяти вечера, встала с кровати, подошла к окну и сдвинула штору.

В чистом небе висела бледная луна, заливавшая весь мир дрожащим серебристым светом.

Ночь выдалась душная, и в комнате не хватало свежего воздуха.

Селеста вернулась к кровати, надела сшитый Наной легкий халат, который носила обычно поверх батистовой ночной сорочки, затянула потуже пояс, сунула ноги в домашние тапочки и осторожно выскользнула в коридор.

В доме царила тишина.

Она ожидала услышать храп в комнате брата — в прошлую ночь его было слышно издалека, — но на этот раз из его спальни не доносилось ни звука. Более того, дверь в комнату была открыта.

Наверное, остался внизу, в гостиной, подумала Селеста. Напился, не смог подняться и уснул в кресле.

Она тихонько сошла по лестнице и, не заглядывая в гостиную, повернула к задней двери.

Сад встретил ее ароматами розы и акации.

Под кустами шуршали какие-то мелкие зверьки, вдалеке ухала сова.

Отправляясь прогуляться, Селеста надеялась хотя бы на время забыть о заботах, одолевавших ее со всех сторон и не дававших уснуть. Правильно ли она поступает, уходя из дома?

Остаться — означало уступить требованиям Джайлса и выйти замуж за лорда Кроуторна, а Селеста с самого начала решила для себя, что этому не бывать.

Она нисколько не преувеличивала, когда сказала брату, что скорее умрет, чем согласится стать леди Кроуторн.

Достигнув живой изгороди, девушка остановилась — перед ней во всей красе стоял Монастырь.

Необыкновенное, великолепное зрелище предстало в ночной тиши.

Чистый лунный свет позволял рассмотреть и елизаветинскую крышу, и каминные трубы, и створчатые окна.