Никто ему не ответил. Рикси только разинул клюв, что, насколько он помнил, означало примерно: «Оставьте, я не хочу говорить с вами, если только у вас нет денег». Языка бронтинов он никогда не знал (как и никто из людей) — да и в любом случае эти бочкообразные математики предпочитали всем прочим языкам язык уравнений. Лети вообще не имели органов звукового общения: между собой они разговаривали с помощью особых химических соединений, а если их было меньше восьми, то и вовсе не могли установить связь. Оставались только ссли, которые тоже не были способны общаться вне аппаратуры биосвязи. По чести сказать, никто ничего не знал толком касательно интеллектуальных способностей личинок ссли. В Академии Флота они вроде бы изучали теорию навигации, но Дюпейниль никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них каким-то образом общался со своим инструктором.

Он бы, конечно, мог попытаться написать им послание — вот только ему не на чем и нечем было писать. Сетти не позаботились о том, чтобы доставить сюда его вещи — у него остались только одежда и скафандр.

На самом деле все вовсе не так уж плохо, попытался убедить себя Дюпейниль, стараясь собрать остатки оптимизма. Сетти пока еще никого не убили. И, судя по всему, не собирались морить их голодом — хотя он отнюдь не был уверен, что куска самородной серы хватит для прилепившихся к тому лети. Нашел он и автоматическое устройство для подачи воды, и даже туалетную комнатушку, где к тому же стояли странной формы сосуды для воды. Дюпейниль налил себе воды и выпил. Что-то ткнулось ему в руку: рядом с ним замер бронтин, скорбными глазами смотревший на сосуд в его руках. Он тихо и тоскливо замычал.

Ага, ясно. Конечности бронтинов не приспособлены для того, чтобы обращаться с небольшими предметами. Дюпейниль налил бронтину воды и протянул ему сосуд так, чтобы тому было удобно пить. Напившись, бронтин лизнул его в лицо шершавым голубым языком; от него пахло чем-то приятно-сладковатым. Немедленно в комнате раздался нервный стрекот, издаваемый рикси, — тот теперь стоял во весь рост, распушив перья и разведя в стороны рудиментарные крылья с когтистыми пальцами на сгибах. Дюпейниль расценил это как просьбу и налил еще воды в сосуд, который рикси довольно бесцеремонно вырвал у него. Он пил жадно — видно, давно уже мучился жаждой.

— Они для нас воду наливают только раз в сутки, — с упреком проговорил рикси, роняя пустой сосуд.

Дюпейниль поднял его, подумав про себя, что никогда не годился в сиделки. Однако ж все-таки это хоть какое-то общение…

— Тогда же и еда, только чтобы не умереть с голоду. И уборка отходов, — продолжал рикси.

— Они не сказали вам, куда мы направляемся?

Визг, от которого готовы были лопнуть барабанные перепонки, заставил его поморщиться. Рикси начал биться о стены, метаться по комнате, визжа что-то на родном языке. Бронтин повалился на пол огромной глыбой, а Дюпейниль не успел убраться с пути обезумевшего птицоида. Хоть он и попытался уклониться в сторону, но узловатая нога пребольно ударила его под ребра. Рикси то поднимал, то опускал головной гребень, явно пребывая в сильнейшем возбуждении, потом вознамерился ударить еще разок, но Дюпейниль предусмотрительно откатился за резервуар ссли.

— Не надо так нервничать, — проговорил он, зная, что это ни к чему не приведет.

Рикси просто не умеют не нервничать. Но этот, впрочем, несколько успокоился: его бока тяжело вздымались, гребень был поднят только наполовину.

— Они сказали, — донесся до Дюпейниля скорбный тихий стон бронтина. Прежде он никогда не слышал, чтобы бронтины говорили на Стандарте. — Злобные опасные мясоеды. Мы говорили текам, что из этого получится. Те, что метут хвостом по пескам разума, где пребывают доказательства мудрости.

Бронтины умудрились построить развитую математическую систему без бумаги и компьютеров, используя гладкие участки песка или глины, чтобы писать на них свои уравнения. Хотя их три пальца, похожие на обрубки, и не позволяют им работать с мелкими инструментами, они все же сумели разработать весьма изящное письмо для записи математических формул и правила этикета, касавшиеся «песков разума». Жеребенка (человеческий термин), который хвостом смахивал чужие вычисления, наказывали весьма сурово. Кроме того, бронтины были абсолютными вегетарианцами. И пацифистами в придачу.

Дюпейниль внимательно следил за постепенно успокаивающимся рикси. Ребра у него болели, и он вовсе не жаждал получить еще один пинок.

— У вас есть какой-нибудь план? — спросил он у бронтина.

— Вероятность побега с этого корабля в нежизнеспособном виде составляет менее одной десятой процента. Вероятность побега с корабля в жизнеспособном состоянии — менее одной десятитысячной процента. Факторы, учитываемые при этих подсчетах, включают в себя…

— Не стоит, — прервал его Дюпейниль и тут же извинился за невольную резкость: — Мои математические познания недостаточно велики, чтобы оценить красоту ваших вычислений.

— Очень любезно с твоей стороны избавить меня от тяжелой необходимости переводить на Стандарт то, что может быть верно передано только на языке вечного закона. — Бронтин издал тяжелый вздох, который, как понял Дюпейниль, должен был означать окончание разговора.

Однако рикси, как оказалось, был очень даже не прочь поговорить, как только он сумел достаточно успокоиться, чтобы вспомнить Стандарт.

— Неописуемо отвратительные рептилии, — возбужденно прощебетал он, — недостойные того, чтобы называться яйцекладущими!