— Это вот пионер выбрал, — сказал несколько смущённый Кузя.

— Пионеру — ему-то что?

— А нам кабы не того!

Опомнившись после падения с лошади, я громко спросил:

— А в чём дело, ребята? Почему здесь не остаться?

При всём желании я не мог ехать дальше — так натёр себе то место, на котором сидел. «Как это будёновцы скакали день и ночь?» — думалось мне.

— Э-э, ты городской и ещё не знаешь, какое это нечистое место! Тут у нас нехорошо!

— Черти, что ль, водятся? — рассердился я.

— Да, водятся.

— Что? Ну уж, это сказки!

— Ну, у вас в городе, может, их уж и нету, их там электричество и трамваи распугали, а у нас темнота! — сказал рассудительно Кузьма, избегая поминать имя чертей.

— А раз так, я тем более отсюда не уеду! Я пионер, нечистой силы не боюсь.

Явись сюда сам чёрт с рогами, я сейчас нипочём не мог вскочить на костлявую спину дядиной клячи. Пусть она хоть немного наестся: глядишь, у неё будут не такие впалые бока.

— Раз пионер за всех отвечает, давайте, ребята, останемся, — заявил Кузьма.

— Оно даже любопытно посмотреть, решится ли против пионера наша нечистая сила, — сказал Парфенька лукавым тоненьким голоском.

Теперь он был в длинной шубе, до пят, но босиком и без шапки.

— Правильно! — согласился и рассудительный Кузьма. — Может, оно и ничего при пионере-то… И наши кони хорошей травы поедят.

— Давай костёр!

— Очерчивай круг, ребята! — лихо скомандовал Кузьма.

Быстро натащили мальчишки сухих прутьев, быстро разожгли огонь, а вокруг провели по земле черту — на всякий случай, от чертей… По их понятиям, это была очень необходимая мера.

Только развели огонь, как вдруг раздался топот.

Все вскочили, насторожились. Из темноты появился гривастый конь, а на нём Маша в бабьей кацавейке и в шерстяном платке, завязанном сзади узлом.

— Что случилось? Дома беда какая? Ты чего это примчалась? — встревожились ребята.

— Нет, ничего. Я к вам, в ночное.

— Да разве девки в ночное ездят! — крикнуло несколько голосов. — Ты что?

— При старом режиме не ездили, а теперь ездят, — ответила Маша. — Верно ведь, пионерчик?

Все звали меня пионером, а она почему-то пионерчиком, и это очень смущало.

Не дожидаясь ответа, уселась поближе к костру.

Наступило неловкое молчание. Первым его нарушил Парфенька. Он вдруг засмеялся и, будто оправдываясь, сказал:

— Ничего, пионер, ты не удивляйся, у нас это бывает. У нас есть и девчонка — за мальчишку и мальчишка — за девчонку. У Маши отец с войны пришёл безногим, а мальчишек в доме нет, вот она и коня пасёт, и верхом здорово ездит, всё поле сама боронит. А у её соседа Ваньки мать больная, а девчонок в доме нету, так он и за стряпуху и за няньку, хлебы месит, ей-богу, и ребятишек нянчит… Не веришь — хоть завтра посмотрим!

И ребята наперебой стали рассказывать про подвиги Ваньки-няньки, «мальчишки — за девчонку», словно стараясь забыть про сидевшую тут же «девчонку — за мальчишку».

Только Кузьма слушал, слушал да вдруг и сказал басом, как мужик:

— Ну, быть беде, коли баба в ночном!

— Вот глупости! — фыркнула Маша. — Никаких мужиков и баб тут нету, есть мальчики и девочки… А беду я от вас отведу!

— Ты что, колдунья?

— Колдунья! — решительно сказала Маша и засмеялась, повернувшись ко мне: — А ты ещё не знал, пионерчик?

Я, признаться, смутился бойкости девчонки. Стоило её разок пригласить в игру, она уж вон куда — в ночное явилась. Подорвёт она мой авторитет!

А Маша, словно угадав мои мысли, придвинулась ещё ближе и зашептала:

— Пионерчик, наше кулачьё хочет тебя осмеять… И знаешь как?

Пришлось придвинуться поближе, чтобы расслышать её шёпот.

В это время прямо над нами раздался страшный хохот.

Я вскочил. Маша тоже.

А хохот перешёл в плач, потом раздалось уханье…

— Да ведь это же филин!

Сколько раз читал я в книгах об этой птице, но слышал её в натуре, как она пугает людей, впервые. Признаться, стало жутко. Пересиливая страх, я сказал: