Нана поставила перед Сирингой вареное яйцо.

Та вопрошающе посмотрела на старую няню:

— Откуда это?

— Миссис Гири ссудила мне полдесятка, — ответила кормилица.

— Вы хотите сказать, что она дала их в долг?! — воскликнула Сиринга. — Нет, Нана, мы не можем себе этого позволить.

Старая кормилица подбоченилась.

— А теперь послушайте меня, мисс Сиринга. Если вы думаете, что я буду безучастно смотреть на то, как вы морите себя голодом, то вы ошибаетесь! Мы и так последние две недели живем только на картофеле да горстке овощей с огорода. Я с этим больше мириться не намерена! — Нана ненадолго замолчала, а поскольку Сиринга ничего не ответила, то она продолжила свою тираду: — У нас даже щепотки чая не осталось.

Я в самом страшном сне не могла себе представить, что настанет время, когда я не смогу позволить себе чашку чая!

— Я знаю, Нана, — убитым голосом ответила Сиринга. — Для вас это даже хуже, чем для меня. Но мы не можем залезать в долги, вы должны это понимать.

— Да разве кто заметит несколько шиллингов? — сердито спросила кормилица. — Во всяком случае, не его светлость, ведь он слишком далек от нашей простой жизни. Разве он оставит веселые огни Лондона ради скучной жизни в деревне?

— С какой стати ему тревожиться о нас? — спросила Сиринга. — Его агент наверняка заплатил за меня деньги по ошибке.

Ее голос прозвучал так, будто она разговаривала сама с собой. И все-таки, снова посмотрев на яйцо, она машинально взяла салфетку.

— Съешьте его, пока оно горячее, — попросила няня. — Вы же сами знаете, что голодны, хотя гордость и не позволяет вам в этом признаться.

— Конечно, я голодна, — согласилась Сиринга, и, разбив скорлупу на верхушке яйца, проглотила ложечку белка. — Но нам непозволительно жить в долг. — Проглотив еще одну ложку, она поспешно спросила: — Вы сами-то съели яйцо, Нана?

— Съела, съела и ничуть этого не стыжусь, — сердито ответила няня. — Мне уже шестьдесят, и еще никогда в жизни мне не приходилось работать голодной. И я не собираюсь жить по-другому.

Нана довольно проследила за тем, как Сиринга доела яйцо, и сказала:

— Миссис Гири все еще хочет купить зеркало. Она готова заплатить за него три фунта, а на эти деньги мы сможем купить горы съестного.

— Но оно ведь уже не наше, и мы не можем его продать, — ответила Сиринга. — Вы знаете это не хуже меня.

— Неужто вы думаете, что его светлость хватится какого-то зеркала, когда у него есть Кингс-Кип?

— Он заплатил за него, и теперь оно принадлежит ему, — ответила Сиринга. — Знает он о нем или нет, это не важно. Совесть не позволяет мне пойти на обман.

Няня хмыкнула, однако Сиринга продолжила:

— Мы, конечно, никому не нужны, и до нас никому нет дела, но все равно хотелось бы сохранить хотя бы самоуважение. Я не стану, Нана, залезать в долги.

Было понятно, что Сиринга в этот момент подумала об отце, и выражение лица няни смягчилось.

— Я не хотела вас расстраивать, милая, — сказала она, — но вы же знаете, что жить так, как сейчас, дальше нельзя. Позвольте мне отправить весточку в Кингс-Кип, чтобы узнать, когда возвращается граф. — В глазах пожилой женщины читалась искренняя озабоченность. — Я не могу видеть, как вы здесь, прямо у меня на глазах, томитесь ожиданием.

Сиринга промолчала, и Нана продолжила:

— А если он никогда не приедет, чтобы повидаться с нами? Последнюю неделю я пыталась разузнать что-нибудь о графе Роттингеме. Разное говорят, но хорошего мало.

— И что же о нем говорят? — вяло поинтересовалась Сиринга, как будто превозмогая себя. Доев яйцо, она встала из-за стола.

Есть больше было нечего, ни хлеба, ни масла. Чая у них тоже уже не водилось. В последний раз она выпила теплой воды с каплей меда, но теперь закончился и мед.

— Конечно, — начала кормилица, — лишь немногие видели его светлость, потому что он вернулся в поместье только после смерти полковника. Говорят, что он не такой, как его отец, одно это уже хорошо, настоящая милость божия!

— Неужели старый граф был таким плохим человеком? — поинтересовалась Сиринга.

— Вы слышали, что говорил о нем ваш отец? — ответила Нана. — Он не смог вернуться домой после того, как поместье перешло к полковнику. Картежник, вот кто он был. Он проиграл в карты все! Все, к чему только прикасались его руки!

— Как это ужасно было для его семьи, — отозвалась Сиринга.

— У него был только один сын, нынешний граф, — продолжила кормилица. — Но он много лет прожил за границей. Хотя в народе и говорят, что яблочко от яблони недалеко падает, но, по слухам, сын его совсем не играет в азартные игры!