У Наполеона с самого начала войны конкретные оперативные вопросы, вытекающие из обстановки, и погоня за тактическими успехами все больше и больше заслоняли собой перспективы общего стратегического руководства. Длительное нахождение Великой армии в Москве являлось следствием политического просчета (бесплодное ожидание мирных переговоров), имевшего катастрофические последствия. Действия же русской армии были подчинены стратегическому замыслу затягивания военных действий в глубину с целью нанесения решительных ударов с флангов и с тыла по истощенному и измотанному в малых боях противнику. Для выполнения этой задачи русское командование сумело найти принципиально новые оперативно-стратегические решения. В то время, когда Наполеон израсходовал свой последний крупный резерв (корпус Виктора), с русской стороны на флангах были введены крупные свежие регулярные соединения, прибывшие из Финляндии и Молдавии, что кардинальным образом изменило ситуацию на театре военных действий.

Исследователю, решившему впервые обратиться к изучению событий 1812 г., военные действия будут рисоваться как серия ошибок и просчетов с обеих сторон. Действительно, тактические промахи допускали и русские генералы, и французские маршалы. Но у русской стороны необходимо отметить верный выбор стратегической концепции, правильность которой подтвердили последующие события войны. Именно этот выбор разрушил политические, стратегические и оперативные замыслы Наполеона, что и предопределило его поражение.

С этой точки зрения особенно показателен второй период войны. В то время когда в России были мобилизованы значительные материальные и людские ресурсы, решительно использовались все возможные средства для отпора и борьбы с французами (созыв ополчений, поощрение партизанских действий, пропагандистские мероприятия: от религиозных и патриотических призывов к населению до агитации солдат противника), главные силы Наполеона оказались в центре враждебной территории при наличии единственной и чрезвычайно растянутой коммуникационной линии, проходящей через регионы, ставшие ареной боевых действий и имевшие, вследствие применения русскими тактики «выжженной земли», крайне скудные возможности для применения реквизицион-ной системы снабжения войск. Собственно, дальнейшая борьба свелась к обладанию этой коммуникационной линией. Уже начиная обратное движение от Москвы, Великая армия находилась в критическом положении. Не случайно маршал Сен-Сир назвал решение об отступлении «отчаянным» планом (443) . Военные действия во второй период кампании развивались очень быстро. Можно привести аналитические данные П.А. Чуйкевича: путь отступления до Малоярославца в 1213 верст русская армия проделала за 123 дня. Расстояние от Малоярославца до Ковно в 985 верст войска Наполеона преодолели за 49 дней (444) . В данном случае другим словом как бегство, отступление Великой армии не назовешь. Лишь стремительная смена событий, быстрота реакции Наполеона в чрезвычайных обстоятельствах и инстинкт самосохранения, продиктованный смертельной опасностью на Березине, позволили французам избежать полного разгрома. Этому способствовали и парадоксальные ошибки русских генералов, самоуспокоенных удачным ходом кампании и руководствовавшихся соображениями собственного престижа.

Также стоит отметить, что во второй период войны во время нахождения русской армии в Тарутино туда с Дона прибыли, идя «без роздыхов», донские ополченческие полки (всего 26 полков – около 13 тыс. сабель). Часть из них попала в новосформированный корпус Платова, другие были распределены в авангард и в армейские партизанские отряды. Прибытие свежих казачьих полков резко увеличило удельный вес конницы (до одной трети) в составе главных сил М.И. Кутузова и оказало значительное влияние на последующий ход военных действий. Все это происходило на фоне прогрессирующего упадка французской конницы с самого начала войны. Когда Наполеон вынужден был из остатков конницы формировать части из спешенных кавалеристов, армия Кутузова стала усиливаться легкой кавалерией (заслужившей в этот период лестную характеристику лучшей в мире). Поэтому неудивительны и успехи казачьих полков во второй период войны, их действительно можно назвать блистательными. Только количественные показатели корпуса Платова (вероятно, значительно завышенные в реляциях) могли впечатлить любого. Если верить бумагам, в 1812 г. ими было взято 30 знамен и штандартов, 500–548 орудий противника, от 50 до 70 тыс. пленных. Через руки казаков, действовавших впереди регулярных сил, прошел и почти весь обоз Великой армии – от 10 до 30 тыс. повозок, доставшихся им в качестве трофеев.

Итогом Отечественной войны 1812 г. явилось почти полное уничтожение Великой армии в России. Дорога от Москвы до Немана была усеяна трупами сотен тысяч солдат Великой армии. По окончании боевых действий на русской территории главнокомандующий М.И. Кутузов имел полные основания написать: «Неприятель с бедными остатками бежал за границу нашу» (445) . Маршал А. Бертье, докладывая в начале 1813 г. Наполеону о результатах русской кампании и о катастрофических потерях, также объективно вынужден был сделать вывод: «Армии более не существует» (446) . Более полумиллиона солдат из стран Европы нашли свою гибель или попали в плен в России. Это был тот удар, от которого французская империя уже не смогла полностью оправиться.

Перед началом войны Наполеон строил грандиозные планы о мировом господстве. «Через пять лет, – говорил он аббату М. Прадту, – я буду хозяином мира; остается Россия, но я ее раздавлю» (447) . В декабре 1812 г., в Варшаве, французский император неоднократно повторил ставшую исторической фразу, зафиксированную несколькими современниками: «От великого до смешного – только один шаг» (448) .

12(24) декабря 1812 г. в Вильно император Александр I в день своего рождения заявил собранным генералам: «Вы спасли не одну Россию, вы спасли Европу» (449) . Собственно, уже в этих словах заключалась концепция будущих действий русской армии и уверенность российского императора в необходимости перенесения войны в Западную Европу. В данном случае есть необходимость остановиться подробней на очень важном и не проясненном до конца в историографии вопросе – стоило ли русским войскам после победоносного окончания военных действий в 1812 г. идти дальше в Европу? Как писал в свое время участник военных действий историк Д.П. Бутурлин: «гибельный Московский поход не заставил Наполеона быть умереннее; могущество его было сильно потрясено, но не совсем еще уничтожено» (450) . Необходимо прямо сказать, что Александр I в то время был один из немногих государственных европейских деятелей на континенте, кто верил в окончательную победу над Наполеоном. Но даже после катастрофы в России немногие предугадывали его падение. Верхи больших и малых держав все находились тогда в поисках нового «модуса вивенди». Большинство исходило из логики более чем десятилетнего наполеоновского господства, из тщетности усилий победить гениального «узурпатора». В лучшем случае рассматривали возможность нового «Тильзита». Но ситуация в начале 1813 г. для европейских политиков оказалась чрезвычайной, и в их рядах наблюдалась полная растерянность и колебания. Что делать? Как поступать? Выгодно ли будет и впредь поддерживать французского императора?

А российский император еще до 1812 г., разрабатывая оборонительные планы, принял на вооружение концепцию переноса военных действий в Европу, предвидя и делая ставку на антинаполеоновское и национальное движение в Германии. Он был убежден и до 1812 г., и после в необходимости добить дракона в его собственном логове. Это был продуманный внешнеполитический курс, иначе трудно объяснить, зачем русские власти так активно поддерживали всех немецких офицеров и патриотов из гражданских лиц, образовали в самом начале кампании 1812 г. Комитет по делам Германии, создавали Русско-немецкий легион, тратили денежные средства на пропаганду и поддержку «патриотов» внутри германских земель.