— Вот, посмотри для общего развития… Это знаменитый Петров-Комаров. Слыхал, конечно?

С фотографии смотрел пожилой мужчина в картузе, с иконописным лицом и аккуратно подстриженной бородой.

— Ну, чем не святой? Ему бы только на клиросе стоять… Легковой извозчик, верующим был, а убийца. Под видом продажи коня заманит доверчивого крестьянина домой, чаем угостит, и… пропал человек. Больше тридцати мужиков загубил. А вот это неменьшая знаменитость — Мишка Культяпый; на его черной совести почти сто сорок жизней… И того, и другого муровцы брали.

— Эти портретики зачем вам, Николай Александрович?

— Храню, может, еще и сгодятся. А вот и наш знакомый — Хрыня. Посмотри внимательно на его бандитскую физиономию… Грабит всех без разбора. Но трусоват — любит окраину, тихие переулочки, тупички. Там и на убийство легко идет, не задумываясь. На этот раз, Хрыня, ты нас перехитрил, — продолжал Яковлев, — но встретимся обязательно… Пожалуй, поеду домой, немного сосну, а ты на свежую голову помозгуй.

Срочных дел не было. Андрей сбегал за газетой. Хотя оперативную сводку он читал, однако по привычке отыскал на четвертой странице раздел происшествий. Репортер сообщал читателям о том, что в деревне Елизаровка Московской губернии появились преступники по кличке «оборотни», занимающиеся хищением скота. Несколько крестьянских хозяйств стали их жертвами, милицией принимаются меры по задержанию грабителей. «Медвежатники», «домушники», а теперь вот «оборотни» — о них Андрей никогда ничего не слыхал. В МУРе работал не так давно, но кое-чему научился с тех пор, как пришел по комсомольской путевке с «Рускабеля».

Андрей еще раз внимательно перечитал все документы и донесения о Хрыне. Запер их в сейф. Мысленно вернулся к новому слову — «оборотни»; от него веяло чем-то потусторонним…

Перед обедом позвонили из административного отдела Моссовета. Вызвали Яковлева. Андрей ответил, что Николай Александрович должен быть дома.

— Тогда пусть зайдет кто-нибудь из его помощников.

В административном отделе секретарь передал срочный пакет для Яковлева. Не мешкая, Андрей сел на трамвай и поехал на Пресню. Дверь открыла жена Николая Александровича, Катя, миловидная женщина.

— Андрюша! — обрадовалась она. — Совсем нас забыл. — Катя протянула руку и, не переставая улыбаться, пригласила: — Проходи, сейчас обедать будем. Поди, голодный?

— Спасибо, Катюша, я на минутку. Дома хозяин?

Услышав голос Андрея, Яковлев вышел в прихожую, одетый по-домашнему: в шлепанцах, синих бриджах, косоворотке. Лицо усталое, желтое. Взглянув на него, Андрей подумал: «Совсем замотался, отдохнуть бы ему месячишко».

— Выкладывай.

Андрей вынул из внутреннего кармана пакет. Яковлев, надломив печати, осторожно надорвал его и вынул вчетверо сложенную бумагу. Обычно все распоряжения он получал от начальника уголовного розыска, а тут… Видно, произошло что-то необычайное.

— Зайди в комнату, чего у порога стал?

— У вас, как всегда, секреты, — улыбнулась Катя. — Как они мне надоели! Впрочем, можете шептаться сколько угодно, а я пойду щи наливать, не задерживайтесь.

Яковлев молча читал мандат.

Старшему оперуполномоченному Московского уголовного розыска Яковлеву Н. А. с пятью милиционерами предлагалось срочно выехать в деревню Елизаровка, разобраться в обстановке и навести там революционный порядок. Мандат предписывал местным властям оказывать всяческое содействие оперативникам.

— Я в газете уже об этой Елизаровке читал. Там какие-то «оборотни» появились.

За обедом мужчины, не скупясь, хвалили наваристые щи. Андрей внезапно замолчал, с интересом рассматривая орден Красного Знамени на армейском френче, который висел на спинке стула возле окна.

— А я и не знал, что вы орденоносец! За Комарова-Петрова получили?

— Нет, орденом наградили в 1921 году за подавление Кронштадтского мятежа. Я тогда был в сводном милицейском полку.

— Здорово! Трудней, чем сейчас было?

— Не скажи. На войне врага видишь, а сейчас он всегда за спиной, и не знаешь, когда ударит… А что делать с Хрыней?

— Начальник просил передать, что им другая группа займется, поскольку он предложил для поездки вас, как самого опытного. В Елизаровке похоже на политический бандитизм.

Обед подходил к концу.

— Под пельмени не мешало бы чарочку пропустить, — хитровато подмигнул Яковлев. Катя удивленно подняла брови. — Я шучу, все равно нам нельзя… Надо ехать.

— Куда?! — насторожилась жена.

— Недалеко. Дня на три, на четыре, может, чуть больше. Да ты не беспокойся.

— Всю жизнь он у меня вот так. Не поймешь, — вздохнула Катя, — когда шутит, когда серьезно. Андрюша, вы уж, пожалуйста, присмотрите за моим героем. Чтобы на рожон не лез.

— Будет сделано, товарищ Катя.

Из Москвы выехали поездом. В полночь вышли на станции. От нее до деревни двенадцать километров. Шли по осенней проселочной дороге. Ночь выдалась теплой, небо вызвездило. Невидимые, сонно шумели у дороги осины. В деревне отыскали избу кузнеца Ивана Самсоновича. Усталые милиционеры, как но команде, уселись подле дома на завалинку. Яковлев постучал в окно. Никто не отозвался. Повременив, он забарабанил сильнее.