Шрифт:
Беда случилась в славянстве: Герой славянства ушел. Но звучит его постоянный светлый завет, что без одной славянской страны не будет и другая. Молодежь будет помнить, как свято покойный Король хранил заветы славянства, как он почитал знание и красоту и как он строил в великом труде.
Вместе с простой почтой приносили незаказное небольшое письмо, где говорилось: «Король Александр пишет». Так просто, так человечно и так глубоко просвещенно заботился Король и находил время, чтобы лично оповестить, пригласить или предложить посетить святыни Югославии. Помню, как загорался президент Югославской Академии Мануйлович, как только начинал говорить о Короле Александре. А сенатор Мажуранич или старый дипломат Спалайкович, или славный ваятель Югославии Местрович и многие разные по характерам люди всегда одинаково вспыхивали они, говоря о Короле Александре, о его словах, о его решениях и ободрениях.
Темная рука злодея нарушила славный путь Строителя. Злая воля еще раз вторгнулась в дела Света. Каждый героический облик напоминает людям о том, что среди обыденной жизни нашей возможны славные дела. Думаю о прекрасном жизненном подвиге Короля Александра, пусть еще раз помыслим все мы о единении, о том взаимном доверии и сотрудничестве, которое позволит нам охранить истинные духовные ценности. Будут стоять памятники Королю Александру. И не холодный металл, но горячее сердце героя будет светить человечеству надолго. Будут посвящены Королю Александру многие книги, полные трогательности и величественности фактов и воспоминаний. И старое и молодое поколение глубоко почувствуют неугасаемую близость этого прекрасного и величественного духа.
Благословенны светлые герои!
Харбин, Маньчжу-Ди-Го. 12 октября 1934 г.
Матери городов
«Из древних чудесных камней сложите ступени грядущего…»
Когда идешь по равнинам за окраинами Рима до Остии, то невозможно себе представить, что именно по этим пустым местам тянулась необъятная, десятимиллионная столица цезарей. Также когда идешь к Новгороду от Нередицкого Спаса, то дико подумать, что пустое поле было все занято шумом ганзейского города! Нам почти невозможно представить себе великолепие Киева, где достойно принимал Ярослав всех чужестранцев. Сотни храмов блестели мозаикой и стенописью — скудные обрывки церковных декораций Киева лишь знаем; обрывки стенописи в новгородской Софии; величественный, одинокий Нередицкий Спас; части росписи Мирожского монастыря во Пскове! Все эти огромные, большеокие фигуры, с мудрыми лицами и одеждами, очерченными действительными декораторами, все-таки не в силах рассказать нам о расцвете Киева времен Ярослава.
В Киеве, в местности Десятинной церкви, сделано замечательное открытие: в частной усадьбе найдены остатки каких-то палат, груды костей, обломки фресок, изразцов и мелкие вещи. Думали, что это остатки дворцов Владимира или Ярослава. Нецерковных украшений от построек этой поры мы ведь почти не знаем, и потому тем ценнее мелкие фрагменты фресок, пока найденные в развалинах. В Археологической Комиссии имелись доставленные части фрески. Часть женской фигуры, голова и грудь. Художественная, малоазийского характера работа. Еще раз подтверждается, насколько мало мы знаем частную жизнь Киевского периода. Остатки стен сложены из красного шифера, прочно связанного известью. Техника кладки говорит о каком-то технически типичном характере постройки. Горячий порыв строительства всегда вызывал какой-нибудь специальный прием. Думаю, палата Роггеров в Палермо дает представление о палатах Киева.
Скандинавская культура, унизанная сокровищами Византии, дала Киев, тот Киев, из-за которого потом восставали брат за брата, который по традиции долго считался Матерью Городов. Поразительные тона эмалей; тонкость и изящество миниатюр; простор и спокойствие храмов; чудеса металлических изделий; обилие тканей; лучшие заветы великого романского стиля дало благородство Киеву. Мужи Ярослава и Владимира тонко чувствовали красоту; иначе все оставленное ими не было бы так прекрасно.
Вспомним те былины, где народ занимается бытом, где фантазия не расходуется только на блеск подвигов.
Вот терем:
«Около терема булатный тын, Верхи на тычинках точеные, Каждые с маковкой-жемчужинкой; Подворотня — дорог рыбий зуб, Над воротами икон до семидесяти; Середи двора терема стоят, Терема все златоверховые; Первые ворота — вальящетые, Средние ворота — стекольчатые, Третьи ворота — решетчатые».В описании этом чудится развитие дакийских построек Траяновой колонны.
Вот всадники:
«Платье-то на всех скурлат-сукна, Все подпоясаны источенками, Шапки на всех черны мурманки, Черны мурманки — золоты вершки; А на ножках сапожки — зелен сафьян, Носы-то шилом, пяты востры, Круг носов-носов хоть яйцом прокати, Под пяту-пяту воробей пролети.Точное описание византийской стенописи.
Вот сам богатырь:
Шелом на шапочке как жар горит; Ноженки в лапотках семишелков. В пяты вставлено по золотому гвоздику, В носы вплетено по золотому яхонту. На плечах шуба черных соболей, Черных соболей заморских, Под зеленым рытым бархатом, А во петелках шелковых вплетены Все-то божьи птичушки певучие, А во пуговках злаченых вливаны Все-то люты змеи, зверюшки рыкучие…»Предлагаю на подобное описание посмотреть не со стороны курьеза былинного языка, а по существу. Перед нами детали — верные археологически. Перед нами в своеобразном изложении отрывок великой культуры, и народ не дичится ею. Эта культура близка сердцу народа; народ горделиво о ней высказывается.
Заповедные ловы княжеские, веселые скоморошьи забавы, мудрые опросы гостей во время пиров, достоинство постройки городов сплетаются в стройную жизнь. Этой жизни прилична оправа былин и сказок. Верится, что в Киеве жили мудрые богатыри, знавшие искусство.