Иван тем временем заправлялся соляркой из бензовоза, и потом я плеснул горючего в бак. Водитель бензовоза достал из кабины термоса с горячей едой и стал все раскладывать на траве, предварительно постелив белую чистую тряпицу. Затем он вытащил из кабины еще сумку и сказал:

– Вот это, Ваньк, тебе матка положила, если в ночь останесься работать.

– Похоже, что не останусь. Масляный насос накрылся. Не поднимает почти плуг. Менять надо. Так что отдай, Гришк, еду вот ему, – и он указал на меня. – Ему еще в ночь работать.

Я взял сумку и, поблагодарив Гришку, убрал ее в кабину трактора. Вскоре подошел Володя и они, повозившись с Иваном в моторе трактора, наконец порешили ехать ближе к дому. Володя посмотрел на меня и, хлопнув меня по плечу, произнес:

– Ну что? Покоритель целины, для первого раза нормально. Поехали домой.

– Куда так рано? Еще пахать и пахать. До двенадцати ночи можно еще поработать. Вон и луна уже вылезла. Посветит мне, если что.

– Ох и упрямец же ты! Ну ладно, работай. Дорогу-то обратно найдешь?

– А че ее находить-то, вон она, и по ней, никуда не сворачивая, пока в дом не упресься, – пошутил я.

– Ну-ну. Ладно. Верю.

Они спешно собрались и поехали. Иван мне махнул рукой и что-то крикнул, но слов было не разобрать. Я уже мчал навстречу горизонту, покачиваясь как на шхуне. Долго ли я пахал, не помню. Только замерз я жутко. Ночь выдалась холодная. Надо завтра в дверку стекло вставить, подумал я. Небо было чистым и луна светила как в последний раз. Можно было работать даже без света. Хотя и так из всех фар у меня светила только одна. Она располагалась на задней части кабины сверху. Я ее развернул вперед, и хотя было не очень ярко, но работать было можно. Так я и пахал бы себе дальше, но погода внезапно стала портиться. Небо затянуло тучами. Заморосил дождь. Луна предательски спряталась за тучи. Я посмотрел на часы. Время уже было ровно двенадцать часов ночи, и я решил ехать домой. Напахано было много, и мне завтра не стыдно будет глядеть в глаза бригадиру.

Подняв плуг, я стал выезжать на дорогу. В темноте она выделялась желтоватой лентой на фоне темной ночной травы. Кругом не было ни деревца, ни огонечка дальнего какого-нибудь селения. От этого становилось жутко.

Сколько я так проехал, не знаю. Дождь все усиливался и дороги почти не было видно. Вдруг впереди на горизонте показалось что-то темное…

… Вдалеке темнела березовая роща. Деревья были какими-то низкорослыми и кривыми. Внезапно подул сильный ветер. Дождь все усиливался. Я с тревогой подумал, что заблудился, ибо когда ехали сюда, никаких деревьев по пути вообще не было. А тут целая роща. Я остановил трактор. Вылез на гусеницу и стал напряженно всматриваться в темноту. Тьма была непроглядная и разглядеть что либо было не реально. Тем более что дождик хлестал по лицу так, что заливало глаза и рассмотреть горизонт мне удалось с трудом. Я принял решение разворачиваться и ехать обратно к полю, а там искать свою дорогу, по которой приехал.

Я стал разворачивать трактор так резко, что слетела гусеница. Я был на себя злой как собака. Чтобы одеть гусеницу одному в темноте, да еще при такой погоде, надо быть сверхчеловеком. Но делать было нечего. Или ночевать в степи, а погода все ухудшалась, или сделать попытку решить проблему. Взяв инструменты, я выпрыгнул в темноту. Ледяной ветер и дождь подгоняли меня и я, несмотря на усталость, работал быстро. Расстегнул гусеницу и сделал попытку натянуть ее на звездочку, но тщетно. Руки озябли так, что уже не чувствовали ничего. За каких-нибудь минут пять я промок насквозь. Заскочив в кабинку, я стал мучительно соображать, что делать. Тут меня осенило. Я вдруг вспомнил, как это делал отец, когда он в поле работал один и помочь было некому. Я пацаном часто с ним выезжал на пахоту в ночное. Я снова выскочил из трактора и, собрав все силы, накинул гусеницу на один зуб звездочки. Затем, включив скорость и отжав один фрикцион, стал медленно отпускать сцепление. К моей великой радости получилось. Осталось состыковать траки и забить палец в их соединение. Вот тут меня поджидало новое испытание. Траки не сходились на три сантиметра. Надо ослаблять натяжной винт. Я порылся в ключах и, о ужас, ключа на пятьдесят пять не было. Так я еще никогда не матерился. Что делать? Хоть плачь.

Из-под сиденья торчали концы ветоши. Я решил намочить их в солярке и зажечь, чтобы погреть руки. Приподняв сиденье, я потянул ветошь на себя и оттуда вывалился нужный мне ключ. Вот оно, счастье! Нет, не миллион в хрустящих новеньких купюрах. Не слиток золота, случайно найденный, а простой ключ на пятьдесят пять враз изменил мое представление о счастье.

Я быстро зажег ветошь. Она, не смотря на дождь, разгорелась ярким пламенем и, погрев руки, я принялся крутить «километр» резьбы. Быстро все доделав и убрав ключи, я проехал метров десять, чтобы убедиться в правильности ремонта. Все оказалось нормально. Тут и дождь перестал лить. Из за тучи вылезла луна и только ветер, чем-то не довольный, все завывал. Я разделся до трусов и одежду как мог и где мог расположил на горячем двигателе для просушки. Сам стоял и всматривался в темноту. пока луна освещала, но дороги, другой дороги, нигде не было.

Вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Мохнатая и склизкая. От неожиданности я резко обернулся. Но никого не было. Только страшный и дикий хохот разносился по ночной степи. Только чертовщины мне еще не хватало! – судорожно пронеслось в голове. Покрутившись еще на месте и никого не увидев, я решил убираться поскорей из этого проклятого места. Тут я заметил, что недалеко от меня что-то белеется при свете луны. Наверное, березовые сучья, подумал я. Надо один взять с собой в кабину для самообороны. Мало ли что.

Подойдя поближе и глянув на то, что белело в темноте, я не мог сойти с места от оцепенения. На земле лежал скелет человека «лицом» вниз, одетого в черный плащ с капюшоном. Кости были ослепительно белыми в свете луны. Я видел скелеты людей, проходя мимо раскопок в Суздале возле какого-то монастыря. Но те кости были желтые или вовсе коричневые, а тут белые. Меня как пружиной подбросило, и я пулей рванул к трактору. На бегу я чувствовал чье-то надрывное дыхание у себя за спиной, но обернуться было выше моих сил.