— Для людей вроде меня, — повторила Мари. Когда-то она думала, что была такой же, как они. Частью семьи. — Но там нет отелей.

— Построили. Ты ничего не знаешь. Они отняли у нас пляж. Они заставляют Роберто работать на износ. Иди и посмотри.

— Где цыплята? — спросила Мари.

— А как ты думаешь? — спросила Марибел. — Где они могут быть?

Мари не знала, что ответить.

— Мы их съели.

— Всех?

Цыплят всегда было полно. Это Мари запомнила лучше всего. Двоюродный брат Хуана Хосе, возвращаясь пьяным домой на машине матери Мари, то и дело давил то двух, то трех. Для воскресного обеда забивали целый выводок. И цыплят не убавлялось.

— И вы их не вырастили? Не оставили на развод? Неужели съели всех до одного?

Марибел покачала головой:

— Времена тяжелые.

Младенец на руках у Марибел проснулся и открыл глаза. Большие темные глаза. Ребенок, которого могли бы родить Мари и Хуан Хосе. Мари хотела ребенка. Сейчас ему было бы шесть лет.

Мари положила руку на макушку Кейтлин и на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением к этим мягким шелковистым волосам. Еще несколько секунд. Еще несколько секунд — и они должны будут уйти. Снова бездомные в чужой стране. Больше всего на свете Мари хотела никогда не расставаться с Кейтлин, но она уже не знала, возможно ли это. Мест, куда можно было сбежать, больше не осталось.

— Привет, малыш, — сказала Кейтлин темноволосому ребенку. — Привет.

Мари полезла в задний карман, вытащила те немногие деньги, что у нее оставались, и протянула их Марибел. И в ту же секунду пожалела об этом.

Пляжи в родном городке Хуана Хосе были великолепные, идеальные, практически нетронутые, если не считать немногочисленного мусора, который оставляли местные — пивные банки и рыбные потроха. Раньше они были просто сказочными. Теперь на берегу шла большая стройка. На песке стояли несколько грузовиков, башенный кран возвышался над металлическим каркасом здания. Вода была такая же, бирюзово-голубая, песок тот же, белый, мелкий и мягкий, но красота и гармония были разрушены непоправимо. Тишину сменили рев бензопил и лязг кувалд, постоянно пикали экскаваторы и прочие машины, сдавая назад. Рабочие лазали по балкам и перекрикивались; спины их блестели от пота. Чайки носились над кучами мусора, сваленными на берегу, и яростно переругивались между собой. Мексиканка жарила что-то на самодельном гриле, изготовленном из металлического мусорного бачка, рядом с ней стояли несколько рабочих.

Мари очень хотелось холодного пива. Cerveza. Слово само собой всплыло у нее в голове, пока она смотрела на рабочих. Хуан Хосе часто покупал им пиво, прекрасное холодное пиво, которое всегда подавали с ломтиком лайма. Они шли по песку, прихлебывали пиво и разговаривали. Иногда заходили в воду, прямо с пивом в руках, и теплые волны били их по ногам.

Мари не могла купить пиво. Она отдала все деньги Марибел. Взяла и отдала. На самом деле.

— У меня уши болят, — сказала Кейтлин и закрыла их ладонями.

— У меня тоже, — сказала Мари.

— Где мамочка?

Мари посмотрела на маленькие кругленькие ушки Кейтлин. Они тоже приобрели новый оттенок, как и ее нос. Теперь и уши, и нос были ярко-розовыми. Мари вытащила из рюкзака футболку и обмотала ее вокруг головы Кейтлин.

— Нет, — возразила Кейтлин. — Это футболка.

Ее не носят на голове. Нет, нет, нет.

Она попыталась стащить футболку, но Мари не дала, положила ладонь ей на голову и завязала короткие рукава узлом.

Чего Мари не делала ни разу, никогда, так это не кричала на Кейтлин. Никогда. Сможет ли она объяснить это судье? Сможет ли Эллен понять ее? Она никогда не кричала на Кейтлин. Она покупала ей молоко и разные вкусные штуки, меняла подгузники. И старалась делать для нее только хорошее. Все это время. Это было нелегко, но Мари старалась. Изо всех сил.

— Не трогай футболку, — попросила Мари. — Ну пожалуйста, не трогай. Ты очень круто выглядишь. Как рок-звезда.

— Нет.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Кейтлин. Я не хочу, чтобы ты обгорела. Пожалуйста.

— Нет.

— Кейтлин, пожалуйста. Ну я тебя очень прошу. Не трогай футболку. Кит Кат. Фасолинка. Ну ради меня. Пожалуйста.

— Хочу к мамочке.

И еще Мари ни разу не шлепнула Кейтлин.

Ни единого раза.

— Хочу к мамочке, — передразнила Мари.

Где, спрашивается, эта мамочка? Разве мамочка сейчас завязывает футболку на самой драгоценной в мире головке Кейтлин, делая все возможное, чтобы защитить ее от солнца? Нет, это Мари. Мари беспокоится о ней день и ночь. Вот только теперь, когда Мари стала ее новой мамочкой, Кейтлин она разонравилась. С Мари теперь было невесело.

— А что, если я тебе скажу, что теперь я твоя мамочка? Что ты тогда скажешь? Я твоя мамочка. Мари.

— Нет, — сказала Кейтлин.

— Да, — сказала Мари. — Твоя мамочка никогда не придет с работы. Вот так.

Лицо Кейтлин тут же искривилось, глаза налились слезами, и она бурно разревелась. На грязном и шумном пляже в Мексике, в грязной футболке, надетой на голову. Мари не была матерью Кейтлин. Она не должна была этого говорить. Она никогда не сможет заменить Эллен. Да она никогда и не хотела. Она хотела быть собой, Мари. И думала, что этого будет достаточно.

Мари не знала, что делать. Как успокоить Кейтлин? Она не помнила, чтобы когда-нибудь скучала по своей матери. И не Мари была в этом виновата. Просто ее мать была не тем человеком, которого может не хватать. Это она была настоящей неудачницей. Не Мари.

И Кейтлин тоже ни в чем не была виновата.

Не виновата в том, что Мари привезла ее в Мексику и не позаботилась о солнцезащитном креме. Что отдала непонятно кому все их деньги.

И Мари не могла отвечать за свое детство. Как и Кейтлин, она просто стала жертвой обстоятельств. Она всегда хотела, чтобы мать Эллен была ее матерью, но правда заключалась в том, что мать Эллен этого никогда не хотела. Она угощала ее артишоками, водила в музеи, писала маленькие остроумные стишки на день рождения, но ни разу не приняла сторону Мари, когда ей действительно требовалась поддержка.