— В носилках или на конях? — спросил Ибрагим.

— Только верхом! — захохотал Грити, показывая на кривую саблю в драгоценных ножнах, на парчовой перевязи.

Их сопровождало с десяток бостанджиев, готовых на все. Свиту не удивил Ибрагимов вид. Видывали и не такое. Головами отвечали за его целость и неприкосновенность перед самим султаном — вот и все, остальное их не касалось. Грити об охране, казалось, не заботился вовсе. Его охраняли деньги. Мог купить пол-Стамбула. Еще неизвестно, где больше сокровищ, в замке Семи башен или у него.

— Мы забыли взять евнухов, — спохватился Грити.

Ибрагим нервно передернул плечами.

— Зачем? Я не считаю, что такое зрелище украшает настоящего мужчину.

— Не украшает, но служит первым признаком мужчины. Иначе каждому правоверному пришлось бы возить за собой целый гарем. Слишком хлопотно, не так ли?

— Небольшой гарем лучше самых пышных евнухов. Я бы согласился возить даже гарем, только не этих обрубков человечества. Но мой гарем из одних рабынь. Это напоминало бы мне всякий раз о моем собственном положении.

— Не считаете ли вы, мой дорогой, что пора уже вам изменить свое положение хотя бы в гареме? — прищурился глаз Луиджи.

— Я еще слишком мало живу в Стамбуле. Все, кого знал, остались в Маниси.

— Зато вас знает весь Стамбул.

Ибрагим засмеялся.

— Согласитесь, дорогой Луиджи, что я не могу взять себе в кадуны [11] сразу всех красавиц Стамбула! Рабынь — сколько угодно, законных жен только четыре! Так повелел пророк.

— Не надо всех. Начинать нужно всегда с одной. У моего друга Скендер-челебии юная дочь.

— Скендер-челебия? Главный дефтердар? [12] Он мог бы породниться с рабом?

— Не вспоминайте лишний раз того, что для вас уже, собственно, и не существует. Что же касается Скендер-челебии, то он хотел бы угодить новому султану так же, как умел угождать его покойному отцу. Одного слова султана Сулеймана достаточно, чтобы Кисайя стала вашей кадуной. А она истинный цветок из садов аллаха.

— Как можно судить о красоте, не увидев ее собственными глазами?

— А разве вас не убеждает имущественное положение Скендер-челебии?

— До сих пор я старался наполнять не карманы, а голову и сердце.

— То, что не существует, не может быть наполненным.

— Что вы имеете в виду?

— Человек даже самый мудрый может умереть от голода, когда у него ветер в карманах! — прокричал Грити так громко, будто бросал эти слова голодранцам, что вертелись в узких улочках, чуть не подлезая под ноги коням. — Я лично отдаю предпочтение наполнению всего без исключения. Может, дефтердару как раз и не хватает вашей головы.

— До сих пор он обходился собственной головой, и не без успеха.

— Есть предел, перед которым бессильны даже такие умы, как Скендер-челебия. Торговля напоминает стамбульский Бедестан — тебе кажется, будто ты схватил ее всю, а между тем ты как рыбак, чем больше ловит он рыбы в море, тем больше видит непойманной. Одни впадают в отчаянье от такого открытия, другие ищут способы поймать еще больше. Может, Скендер-челебии не хватает именно вашего ума и вашего влияния, так же как вам не хватает свободной жены для гарема.

— Я ничего не говорил о гареме. Не интересовался этим никогда. Если хотите, то о моем гареме, хоть говорить об этом смешно и не полагалось бы, заботился Сулейман.

— Пусть позаботится еще. Тому, кто проводит с султаном иногда и ночи голова к голове, в бессонных беседах, нетрудно выпросить такой пустяк. Одно слово султана — и Скендер-челебия сам приведет свою прекрасную Кисайю на Ат-Мейдан…

Ибрагим молча улыбался под тонкими своими усами. Эти два волка, Луиджи Грити и Скендер-челебия, видимо, уже не в состоянии проглотить добычу, которую хватают по всей империи, им нужен еще и третий. Выбрали его. От него не потребуется никаких усилий. Все они сделают сами. А Сулейманово слово он выпросит легко. Только намекнет — и султан сам станет умолять его, чтобы он взял в жены дочь дефтердара.

— Я пришлю вам редкостное зеркало персидской работы, — сказал Ибрагим.

— А у меня для вас есть еще более редкостная золотая монета, чеканки знаменитейшего итальянского мастера, — ответил тем же Луиджи. Точно купцы, которые на предложение — иджабу — и согласие — кабуля — заключают договор — акд, они соглашались действовать сообща в деле весьма важном, хоть и зародилось оно, как могло показаться, из случайного и несущественного разговора.

Подъезжали к Бедестану — главному стамбульскому базару, такому же старому, как и этот город, уничтожаемому и возрождаемому, как и этот город и, как Царьград, неистребимому, вечному, бессмертному. За узенькими улочками, за кучами мусора, потоками нечистот, харчевнями, где дым, смрад, зловоние, брань, насыщение и опорожнение; за шумом и теснотой, солнцем и ветром — целый город, скрытый от мира, под высокими каменными сводами, с сотнями улочек и переходов, со своими площадями, фонтанами, ручьями, даже с собственной мечетью. Тут никогда не подует ветер и не шевельнется воздух, разве что от людских голосов, бряцанья сбруи, рева ослов и рыка диких зверей, которых продают так же, как и живых людей да мертвые товары.