Старый английский барон
В издании представлен новый, полный и аутентичный, перевод «Старого английского барона» (1777) — романа английской писательницы Клары Рив (1729—1807), ставшего примечательной вехой в истории европейской готической прозы, которая пользовалась необыкновенной читательской популярностью в конце XVIII века и получила многоплановое и впечатляющее развитие в литературе двух последующих столетий. Обязанная сюжетным замыслом и некоторыми художественными приемами роману Горация Уолпола «Замок Отранто», который явился отправной точкой нового жанра, книга Рив долго пребывала в тени своего предшественника, а также сочинений Анны Радклиф, Мэтью Грегори Льюиса, Чарлза Роберта Метьюрина и других готических повествований более позднего времени. Между тем именно «Старый английский барон» сыграл заметную роль в становлении суггестивной поэтики страха, основополагающей для готического романа и нашедшей развернутое воплощение в прозе упомянутых авторов — литературных преемников Клары Рив. По возможности избегая открытой демонстрации ужасного и сверхъестественного, романистка сделала акцент на атмосфере тревожного ожидания неведомой опасности и суеверного страха встречи с потусторонними силами. Выразительная картина заброшенных, обветшавших, погруженных во тьму покоев замка Ловел, как нельзя лучше подходящих для появления призраков, раздающиеся в мрачных комнатах глухие стоны и таинственные ночные шумы, двери, мистическим образом распахивающиеся перед юным Эдмундом Туайфордом, вещие сны, приоткрывающие героям и читателям зловещую тайну старинного рода и прямо предсказывающие ход дальнейших событий романа, — все эти элементы повествования Рив содержательно обогатили репертуар эстетических эмоций и арсенал изобразительных средств готического жанра и очень скоро стали неотъемлемой частью его поэтики.
Первый русский перевод «Старого английского барона», сделанный с французского перевода-посредника (и уже в силу этого местами довольно далекий от оригинала), увидел свет более двухсот лет назад, еще при жизни романистки; новый перевод, публикуемый в настоящем издании, впервые представляет русскому читателю подлинный текст книги Рив. Публикацию дополняют критико-биографический очерк об авторе романа, принадлежащий перу знаменитого шотландского писателя-романтика Вальтера Скотта и также впервые переведенный на русский язык. Издание снабжено научными статьями, подробными примечаниями и иллюстрациями.
СТАРЫЙ АНГЛИЙСКИЙ БАРОН
Готическая повесть
Посвящение миссис Бриджен
СУДАРЫНЯ,
«Английский барон» в своем новом издании просит позволения выразить вам признательность за помощь и покровительство, коим он обязан весьма многим.
Вы встретили его появление на свет благосклонным взором, вопреки множеству опечаток и искажений первого издания. Вы освободили его от этих недостойных одежд и помогли облачиться в изящный и красивый наряд.
Вы сделали для него еще больше. Вы обременили себя исправлением ошибок первого издания; одним словом, вы придали произведению все те достоинства, кои позволили ему снискать благосклонность и одобрение читателей.
Автор не может вполне насладиться своим успехом, не указав, кому в значительной мере обязан им.
Вы, сударыня, как и подобает дочери Ричардсона {1} , более стремитесь заслужить признательность благодарного сердца, нежели принимать ее выражения. Вам нет причины подозревать меня в лести, разве что в тщеславии, каковое можно усмотреть в суетном желании перед всем светом назвать вас покровительницею и другом
весьма обязанной и преданной вам,
СУДАРЫНЯ,
1
Вы… как и подобает дочери Ричардсона… — Самюэл Ричардсон (1689—1761) — знаменитый английский писатель эпохи Просвещения, автор психологических нравоописательных романов, литературный кумир К. Рив. Марта Бриджен — дочь Ричардсона и его второй жены, Элизабет Лик (1696—1773).
Клары Рив.
1 сентября 1780 года
Титульный лист «Поборника добродетели» — первого издания «Старого английского барона» (1777)
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Поскольку эта история, хотя и не нова, не следует торным путем, необходимо указать на некоторые обстоятельства, которые прояснят ее замысел и, стоит надеяться, побудят читателя к столь же благоприятному, сколь и справедливому отклику на настоящее произведение.
Эта повесть — литературный отпрыск «Замка Отранто», она написана на тот же сюжет в стремлении соединить всё наиболее притягательное и интересное, что свойственно старинному рыцарскому сказанию и современному роману {2} , однако она обладает собственными особенностями и манерой изложения, отличающими ее от того и от другого: она названа «готической повестью», поскольку рисует картину готических времен и нравов {3} . Все страны и эпохи услаждались вымышленными историями: варварские — устными, более цивилизованные — написанными; и хотя иные весьма умные и ученые особы отвергают их без разбору {4} , я осмелюсь утверждать, что даже те, кто, зная их в одном виде, всегда подчеркивал свое к ним пренебрежение, примут и одобрят их в другом виде.
2
Эта повесть — литературный отпрыск «Замка Отранто»… написана на тот же сюжет в стремлении соединить всё наиболее притягательное и интересное, что свойственно старинному рыцарскому сказанию(the ancient Romance) и современному роману(the modern Novel)… — В предисловии ко второму изданию «Замка Отранто» Уолпол писал: «В этом произведении была сделана попытка соединить черты средневекового и современного романов (two kinds of romance, the ancient and the modern). В средневековом романе все было фантастичным и неправдоподобным. Современный же роман всегда имеет своей целью верное воспроизведение Природы, и в некоторых случаях оно действительно было достигнуто. В вымысле нет недостатка и ныне; однако богатые возможности воображения теперь строго ограничены рамками обыденной жизни. Но если в новом романе Природа сковала фантазию, она лишь взяла реванш за то, что ею полностью пренебрегали в старинных романах. ‹…› Автор произведения, следующего за этим предисловием, счел возможным примирить названные два вида романа. Не желая стеснять силу воображения и препятствовать его свободным блужданиям в необъятном царстве вымысла ради создания особо занятных положений, автор вместе с тем хотел изобразить действующих в его трагической истории смертных согласно с законами правдоподобия; иначе говоря, заставить их думать, говорить и поступать так, как естественно было бы для всякого человека, оказавшегося в необычайных обстоятельствах» (Уолпол 2011: 49—50; Walpole Н.The Castle of Otranto: A Gothic Story / Ed. by Wilmarth S. Lewis; with a New Introduction and Notes by Emma J. Clery. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1998. P. 9—10). Подробнее о дихотомии «romance/novel» см. в статье С. А. Антонова, наст. изд.
3
…она названа «готической повестью», поскольку рисует картину готических времен и нравов. — См. в статье С. А. Антонова, наст. изд.
4
…иные весьма умные и ученые особы отвергают их без разбору… — Подразумевается отрицательное отношение к «вымышленным историям» (fictitious stories) и в особенности к роману как «незаконному» и «безнравственному» жанру, характерное для большинства теоретиков английского и европейского классицизма XVII—XVIII вв.
Так, например, человек может восхвалять и просто обожать эпические поэмы древних и вместе с тем презирать и клясть старинные романы, которые есть не что иное, как эпос в прозе {5} .
История представляет нам человеческую природу, какова она есть в жизни — увы, сколь часто она являет грустное зрелище! — тогда как роман показывает только приятную сторону картины, открывая одни лишь привлекательные черты и набрасывая вуаль на несовершенства. Что ж, людей манит всё лестное для их тщеславия, и это естественно, однако тщеславие, подобно другим слабостям человеческого сердца, можно обратить на благие и полезные цели.
5
…не что иное, как эпос в прозе. — Ср. замечание английского прозаика и драматурга Генри Филдинга (1707—1754) в предисловии к роману «История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса» (1741, опубл. 1742): «‹…› если эпос может быть и трагическим, и комическим, то равным образом ‹…› он возможен и в стихах, и в прозе: в самом деле, пусть не хватает ему одного из признаков, которыми критики определяют эпическую поэму, а именно метра, все же, когда в произведении содержатся все прочие признаки, фабула, действие, типы, суждения и слог, и отсутствует один только метр, — правильно будет ‹…› отнести его к эпосу ‹…›» ( Филдинг Г.История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса / Пер. Н. Вольпин // Филдинг Г. Избр. соч. М.: Худож. лит., 1989. С. 281).
Не отрицаю, свойствами этого жанра можно злоупотребить, и тогда он послужит к развращению нравов и обычаев общество. Но то же можно сказать и о поэзии, и о драме, и о любом произведении искусства, и это ничего не доказывает, кроме справедливости старой поговорки, недавно снова введенной в оборот модными ныне мыслителями: «Всякая палка о двух концах» {6} .
Задача романа состоит в том, чтобы, во-первых, вызвать интерес, а во-вторых, направить его на полезные или хотя бы безобидные цели. Счастлив писатель, добившийся, подобно Ричардсону, того и другого, однако вполне удачлив и достоин похвалы тот, кто достиг лишь первого, доставив развлечение читателю! {7}
6
…старой поговорки, недавно снова введенной в оборот модными ныне мыслителями: «Всякая палка о двух концах». — Приведенное Рив выражение [англ. «Every earthly thing has two handles») — усеченная цитата из «Морального руководства» (ок. 120), содержащего мысли и изречения древнеримского философа-стоика Эпиктета (ок. 50—138). «Модным мыслителем» Рив, скорее всего, называет популярного в Англии XVIII в. писателя и ученого Роберта Бёртона (1577—1640), который в своей знаменитой книге «Анатомия меланхолии» (опубл. 1621, оконч. ред. 1652; ч. II, разд. 3, гл. 3) приводит фразу философа полностью: «Всякая вещь, сказал Эпиктет, имеет две стороны (Everything, saith Epictetus, hath two handles), одной из которых следует держаться, а другой нет» [ Burton R.The Anatomy of Melancholy. L.: Chatto & Windus, 1881. P. 402). Отметим также несомненно известный Кларе Рив случай употребления этого выражения в современной ей литературе — реплику Уолтера Шенди в романе английского прозаика Лоренса Стерна (1713—1768) «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (1759—1766, опубл. 1760—1767; т. 2, гл. 7): «Всякая вещь на свете, — продолжал отец (набивая новую трубку), — всякая вещь на свете, дорогой братец Тоби, имеет две рукоятки (every thing in this earthly world ‹…› has two handles)» ( Стерн Л.Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена // Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена; Сентиментальное путешествие по Франции и Италии / Пер. А. Франковского. М.: Худож. лит., 1968. С. 105; Sterne L.The Life and Opinions of Tristram Shandy, Gentleman. Oxford: N.Y.: Oxford University Press, 1992. P. 83).
7
…тот, кто достиг лишь первого, доставив развлечение читателю! — В оригинальном тексте вместо «первого» значится «последнего» («the latter»), что, исходя из используемой Рив конструкции и общего смысла фразы, — явная описка.
Теперь, приоткрыв свой замысел, я прошу читателя вернуться к «Замку Отранто» — сочинению, которое, как уже было отмечено, являет собою попытку соединить разнообразные свойства и достоинства старинного рыцарского эпоса и современного романа. Для достижения этой цели необходима известная мера чудесного, чтобы пробудить заинтересованность, некоторое количество картин подлинной жизни, чтобы придать произведению правдоподобие, и определенная доля трогательного, чтобы завладеть сердцем читателя.