Выше всего поставил я философию, которая заключается в том,

Чтобы повергнуть перед Богом и все прочее, и ученые труды…

Однако же, как сказал я, покорился я воле друзей.

И это послужило как бы подготовкой к будущим подвигам

Или преддверием более значительных таинств. [54]

Таким образом как в Афинах, так и в Каппадокии друзья Григория настаивали на том, чтобы он продолжил карьеру ритора: и там и там он уступил, правда ненадолго. Григорию придется еще не раз жаловаться на" "насилие" "со стороны друзей: для него было характерно уступать просьбам, а потом раскаиваться в своей слабости. В характере Григория была некая нерешительность, которая роковым образом сказывалась на его судьбе: он всегда стремился к уединению, однако же уступал тем, кто призывал его к общественно–полезной деятельности. В результате на протяжении всего срока своего земного бытия он был разорван между необходимостью нести общественное служение, возложенное на него по воле других, и своим собственным стремлением к уединению, ученым трудам и созерцательной жизни.

Вскоре после возвращения на родину Григорий принял Крещение. [55] Намерением его было вести жизнь" "философа" ", что в его представлении означало полу–монашеский образ жизни, сочетающий в себе строгий христианский аскетизм с учеными занятиями. Однако по просьбе престарелого отца–епископа он взял на себя управление фамильным имением в Арианзе, что сразу доставило ему немало хлопот. [56] Как старший сын, Григорий являлся наследником всего состояния своего отца. О размерах наследства можно судить по" "Завещанию" ", составленному самим Григорием под конец жизни: в нем упоминаются рабы, земли, скот, одежда и деньги. [57] Сочетать обязанности по управлению таким имением с созерцательной жизнью было нелегко.

Вспоминая об этом периоде своей жизни, Григорий так пишет о трудностях ведения большого хозяйства:

Непрестанные и тяжкие заботы,

Снедая душу и тело ночью и днем,

С неба низводят меня к земле — матери моей.

Прежде всего, управлять рабами — это поистине пагубная

Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,

А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым

Они не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против тех и других

Дышат безумным гневом. Кроме того,

Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя [58] на плечах

Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей…

Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний и возле высоких тронов,

На которых решаются споры между людьми;

Переносить шумные возражения противников

Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.

Таково это бремя, таков труд… [59]

По справедливому замечанию исследователя, Григорий говорит здесь" "не столько как христианин, сколько как аристократ из поздне–античного общества" ". [60]

К тому времени, когда Григорий принял на себя управление домом в Арианзе, Василий вернулся в Каппадокию из путешествий по монашеским общинам Египта, Палестины и Сирии [61] и поселился в Понте, в гористой местности на берегу реки Ирис. Ок. 358 г. он пригласил туда Григория, помня об их мечтах и взаимном обещании вести философскую жизнь по окончании учебы. Григорий ответил письмом, в котором извнинялся за то, что изменил обещанию, хотя и" "не добровольно, а потому, что один закон одержал победу над другим: закон, повелевающий служить родителям — над законом дружбы и единодушия" ". [62] Позже Григорий все-таки приехал к Василию, впрочем ненадолго.

В Понтийской пустыне друзья предавались аскетическим подвигам, о которых Григорий, вернувшись домой, вспоминал в двух письмах–шутках, посланных Василию. [63] В" "серьезном" "письме на ту же тему Григорий с восторгом говорит о своем пребывании у Василия:

Кто вернет мне эти псалмопения, бдения, молитвенные восхищения к Богу, эту как бы нематериальную и бесплотную жизнь? Кто вернет согласие и единодушие братий, которых ты ведешь на высоту и к обожению? Кто вернет соперничество и поощрение к добродетели, которое мы ограждали письменными уставами и правилами? Кто вернет трудолюбие в чтении Божиих словес и свет, обретаемый в них под руководством Духа? И чтобы сказать о чем-то совсем малом и незначительном — кто вернет ежедневный физический труд: заготовку дров, тесание камней, уход за зеленью и поливание огорода..? Пожелать всего этого легко, а получить — не так легко. Но приди ко мне на помощь, соедини со мною свое дыхание, содействуй мне в добродетели, и если когда-либо собрали мы что-то полезное, охраняй это своими молитвами, чтобы не рассеяться нам понемногу, как рассеивается тень с заходом солнца. Ибо тобою дышу я больше, чем воздухом, и тем только и живу, что, находясь рядом или отсутствуя, в мыслях всегда неразлучен с тобою. [64]

Мы видим, что помимо аскетических подвигов, Василий и Григорий занимались в Понтийской пустыне литературной деятельностью. В частности, Григорий, по его собственному свидетельству, помогал Василию в составлении нравственных и аскетических правил. Правила Василия Великого сыграли в истории восточного монашества не меньшую роль, чем правила св. Бенедикта в истории западного монашества: до сего дня правила Василия являются основой монастырских уставов Православной Церкви. [65]

Василий и Григорий также ежедневно читали Священное Писание и систематически изучали труды Оригена; в Понтийской пустыне ими был составлен сборник фрагментов из сочинений Оригена под названием" "Добротолюбие" "(philokalia, букв."любовь к красоте" "). Наследие великого александрийца уже тогда было предметом горячих споров: все крупные богословы IV века разделялись на сторонников и противников Оригена. Василий и Григорий относились к первой категории, [66] однако сознавали, что не все в трудах Оригена бесспорно с догматической точки зрения, а может быть и предвидели, что некоторые его мнения будут осуждены Церковью. Поэтому в" "Филокалию" "не вошли тексты догматического характера: Ориген интересовал Каппадокийцев не столько как богослов–догматист, сколько как апологет, христианский философ и экзегет. [67] Впоследствии Григорий посылал копии" "Добротолюбия" "в подарок своим друзьям. [68] "Добротолюбие" ", включающее в себя главным образом фрагменты из монументального творения Оригена" "О началах" ", до сих пор служит основным источником, содержащим греческий текст этого сочинения. [69]