Три положительных поступка ума

Отказ от алчности, умение довольствоваться и удовлетворяться тем, что есть; отказ от злонамеренности, благожелательность; отказ от превратных взглядов, правильное понимание влечет за собой обретение мира небожителей или людей; склонность к Учению и прилежание приводит к тому, что человек пользуется всеобщим уважением; чем лучше мы постигаем природу ума, тем глубже проникаем в суть неизбежной причинно-следственной последовательности, т. е. кармы . Это понимание является основой для воплощения в жизнь наставлений Будды.

Теория кармы – это учение о причинно-следственной связи между поступком человека и его последующей жизнью. В буддизме карма выступает как некий естественный космический закон, который является своеобразной альтернативой теологической идеи награды и кары со стороны Бога-творца, вершащего суд над человеком. Закон кармы в определенной степени выполняет компенсанаторную функцию, объясняя причины тех или иных страданий собственными деяниями человека в прошлом [640] .

Накопление негативной кармы приводит к падению в три низшие формы рождения. Основанием для вины и заслуги соответственно является зло, причиненное другим людям, и добро, сделанное для других, т. е. это результат «причинно-зависимой цепи деяний». Содержание наказания за причинение зла другим людям (десять «черных» прегрешений) дает нам представление о том, чего боялись, во что верили и на что надеялись простые верующие, не искушенные в доктринах учения.

Самое тяжкое преступление – лишение жизни любого существа Сансары – влечет за собой наказание соответственно уровню мотивации поступка. Мера наказания за присвоение имущества, не принадлежащего себе, как и в предыдущем случае зависит от мотивации поступка. Если решение проблемы, связанной с лишением жизни живого существа, имело социальный аспект, поскольку касалось каждого субъекта в отдельности и всего общества в целом, то наказание за присвоение чужого имущества воспринималось как индивидуальная мера. Ложь, сквернословие, сплетня, суесловие влекут за собой наказание в виде обретения трех низших форм рождения или адских страданий. Нарани Герел, героиня письменного памятника «История Белой Тары», в одном из предшествующих отделений ада видит женщин, которые отросшими до колен языками пашут землю. Зависть, злость, неправедное представление грозит человеку страданиями в будущем перерождении.

Противоядием негативным последствиям выступает в народном сознании «белый» путь, т. е. путь десяти «белых» деяний. Эта нравственная установка настолько глубоко укоренилась в сознании, что пожелание счастливого пути выражается формулой пожелания «белой дороги». Практика «белых» деяний ассоциируется в сознании масс с гарантией обретения благополучной формы рождения в будущем рождении, что в свою очередь даст возможность достичь полного Пробуждения, т. е. стать Буддой. Те нравственные установки, которые активно закрепляло в сознании масс учение махаяны, несомненно, были известны и присущи народу и до принятия буддизма. Буддизм лишь придал им новый жизненный импульс.

Каждый поступок человека есть его сознательный выбор между воздаянием за добродетель и наказанием за прегрешения.

Негативные деяния трактуются как болезнь, учение лекарством, а Будда врачом. Быть истинно верующим самый тяжкий груз сансары. За добрые деяния следует награда, за пороки наказание [641] .

Таким образом, карма, говоря «юридическим языком», есть не что иное, как охранительная (правоохранительная) [642] норма (правоотношение).

В наказание за «черные дела» и в награду за белые дела созданы рай и ад. Рай находится выше земли. Владыка рая – бурхан Абидва. В рай идут только безгрешные люди мужского пола. Но рай еще не предел блаженства, а лишь ближайшая ступень к нирване. Все поступившие в рай выходят оттуда через цветок лотоса. Если грешник попадет в рай, то цветок его не выпускает, и грешник живет в нем 500 лет – это его наказание за «черные дела». После 500-летнего заключения, грешник вместе со всеми выходящими из рая погружается в нирвану – делается нечувствительным ни к чему.

Ад находится ниже земли. Здесь совершившие «черные дела» терпят разные мучения: вращаются в кипящей воде; их беспрестанно режут по спине и животу, трут в жерновах, принуждают ходить по горячим углям. Грешников с одной стороны жалят змеи, кусают комары, а с другой стороны их колют кинжалы. Они помещаются то в лед, который в десять раз холоднее нашего, то в накаленные комнаты.

Ад – первая, самая крайняя и самая жестокая ступень мучений, но кроме него есть еще пять ступеней промежуточных между адом и раем: «берит», «адусен», «кюнен», «асри», и «тенгри».

«Берит» – это чудовища, которые при большом росте и громадном аппетите имеют рот и горло толщиною в конский волос. «Берит» вечно голодный, питается теми существами, которые делают неправду, мошенничают, не передают денег, назначенных духовенству, и т. п. «Адусен» – все живые существа, кроме людей. «Кюнен» – люди. «Асри» – злые духи, а «Тенгри» – добрые духи, но еще нуждающиеся в спасении.

Таким образом, люди – это есть лишь одно из шести воплощений души. Душа бессмертна, но за грехи она воплощается в тела людей, животных, «берит», «асри», «тенгри», и всякое из этих воплощений наказание для нее, и всегда временное. Срок воплощения и мучений, а равно и форма, того и другого зависит от дел.

Бог велик и всемогущ, но и справедлив до того, что даже не имеет силы простить виновного, а единственное спасение – его собственные дела. Поэтому вся жизнь человека должна быть обращена на спасение себя от мук ада и на получение возможности переселения в блаженство.

После смерти человека душа его 49 дней бродит, ожидая своего решения. В эти дни, если кто имеет средства, должен делать служения и пожертвования и тогда к добрым его делам прибавляются еще добрые. После 49-дневного срока душа идет в рай или в ад, или воплощается в «берит», «адусен», «кюнен», «асри», «тенгери». Попавшие в ад, «берит» или «адусен», после исполнения над ними заслуженного наказания, переходят постепенно от низших ступеней к высшим и до рая [643] .

Важнейшей задачей правосудия, с точки зрения буддизма, считается не наказание, а перевоспитание преступников, возвращение их в лоно буддистских духовных и этических ценностей. Духовный лидер буддистов Далай-лама XIV призывал: «Воины, преступления, всевозможного рода насилие, коррупция, нищета, обман, мошенничество и социальная, политическая и экономическая несправедливости – все это последствия негативного поведения человека… К счастью, в отличие от стихийных последствий, с которыми мы ничего не можем сделать или можем сделать очень мало, проблемы, связанные с людскими проступками, преодолимы, поскольку все они по своей природе являются этическими». Правосудие должно опираться на этические ценности, поскольку, «какими бы изощренными и хорошо организованными ни были наши правовые системы и каким бы совершенными ни были методы внешнего контроля, сами по себе они не способны искоренить неблагие дела» [644] .

Среди мировых религий буддизм выделяется высоким гу манизмом и нравственностью, а потому и миролюбивым отношением к религиозным оппонентам. Данный постулат подтверждается соответствующим отраслевым уголовным законодательством стран, а также проводимой уголовной политикой в странах, население которых исповедует буддизм.

Китай. Законы в Китае не являются «нормальным» средством решения конфликтов между людьми. Их полезная роль ограничивается тем, что они предлагают образцы поведения и предостерегают тех, кто повел бы себя антиобщественным образом. Однако речь не должна идти о буквальном следовании законам; при их исполнении и применении должна сохраняться большая свобода усмотрения, а идеал в том, чтобы законы вообще не применялись и судебные решения не выносились. Традиционная китайская концепция не отрицает права, но полагает при этом, что оно для варваров, для тех, кто не заботится о морали, для неисправимых преступников, наконец, для иностранцев, которым чужда китайская цивилизация. Китайский народ прекрасно обходится и без права. Он не интересуется тем, какие нормы содержат законы, не обращается в суд и регулирует межличностные отношения так, как ему подсказывает смысл, следуя не праву, а соглашению и гармонии. Эту гармонию легко восстановить благодаря тому, что китайцы воспитаны так, что ищут причины конфликта не в злой воле или неспособности противника, а в своих собственных ошибках, нерадении, оплошности. В атмосфере, где каждый готов признать свои ошибки, людей нетрудно заставить пойти на уступки и согласиться на вмешательство посредника; страх перед общественным мнением может придать этому согласию принудительный характер [645] .

По утверждению Н. В. Вечкановой, в Китае принята социалистическая концепция прав человека с «китайской спецификой», которая утверждает, что законодательство действует там, где традиция непригодна. Она насыщена идеологией марксизма и учения Мао Цзэдуна, разделяет права граждан на права трудящихся и права остальных индивидов, присваивает государству право ориентировать своих граждан в пользовании правами в соответствии с целями социализма [646] .

В настоящее время существенной отличительной особенностью китайской модели борьбы с преступностью является то, что данная модель сочетает в себе элементы восточной культуры. При этом система воздействия на преступность в Китае, например в отличие от Японии, менее гуманна, но в то же время более эффективна. Так, в 2006 году в стране было зарегистрировано всего 4 млн 653 тыс. преступлений, что составило 358 деяний на 100 тыс. населения [647] .

При этом, хотя в Китае во все времена существовало развитое законодательство, на формирование правосознания определяющее воздействие оказывали концепции крупнейших философских школ, положения которых в отличие от закона характеризовались большей универсальностью в регулировании самых различных социальных связей. Данное качество, привносимое философией, настолько расширяет сферу действия китайского права, что не всегда удается обозначить границы взаимодействия правовых, с одной стороны, и моральных, нравственных и религиозных форм – с другой. В ходе исторического развития этот философско-правовой комплекс включал в себя богатое содержание – ритуал «ли», нравственность, гуманность, принципы долга и т. д.

Во взаимодействии закона и традиционных представлений не закон должен продолжать справедливость, а, напротив, традиции при их строгом соблюдении могли вызвать к жизни справедливый порядок вещей и отношений. В последующем возобладала идея морали над законом, который представлялся как орудие репрессий и подавления. При этом представление о законе как орудии подавления прочно вошло в генофонд национального правосознания, и поэтому всякий раз, когда применяли жесточайшие меры уголовно-правового воздействия, идея правления на основе законов компрометировалась. Процесс этот усугубился распространением наказательных аспектов китайского права в сферу законодательства о хозяйственной деятельности. Все это объективно препятствовало реализации регулятивных, созидательных функций закона и с точки зрения общественного сознания делало применение закона нежелательным.

Так, в эпоху Цинь сформировалось развитое законодательство, в том числе и такие законы, регулирующие экономическую деятельность, как «Закон о полях», «Закон о работах» и т. д. Но эти законы не относились к хозяйственному законодательству в нашем современном понимании. Они содержали в основном наказания за нарушения запретов в экономической сфере. При этом такие гражданские отношения, как родственная принадлежность, брак, наследование, вещное право, обязательственное право, включались в систему норм о преступлениях и наказаниях, а идея наказания за преступления развивалась до такой степени, что приняла уродливую форму.

Одновременно регулятивные свойства конкретизированных этико-правовых нормативов возрастали; они во все большей мере наполнялись правовым содержанием. В конце концов этот комплекс нормативов приобрел всеохватывающий характер и утвердился в Китае в качестве доминирующего элемента системы социального управления, т. е. наблюдался процесс превращения морали в право, а право в мораль.

Главный постулат китайского права строится на аксиомальной предпосылке о том, что лицо может совершать только такие действия, которые отвечают принципам морали. Для китайского сознания совершение аморальных проступков расценивалось уже как величайший грех, и этот фактор служил надежным профилактическим средством недопущения перерастания подобных деяний в преступные. В Китае основная масса актов отклоняющегося поведения попирает главным образом моральные нормы, и, как ни парадоксально, этого вполне достаточно для возникновения по поводу проступка атмосферы всеобщего осуждения и гнева.

О доминирующем положении конфуцианства в уголовном праве Китая говорит то, что оно, и только оно, решало важнейшие вопросы криминализации деяний, а легизм, с его склонностью к уголовно-правовому ригоризму, довольствовался оформлением назначения и исполнения уголовного наказания [648] .

Как пишет Ван Цзофу, ядром китайской традиционной законодательной концепции является Син (наказание). Вот почему уголовное право и уголовно-правовая теория были очень развитыми в Китае. Уголовный закон находился над другими законами. Сами названия «наказания» и «уголовное право» использовались как альтернативные имена юриспруденции [649] . Действительно, например, еще в 1740 и 1829 гг. издавались «Уложения о наказаниях», являющиеся одними из первых законодательных кодифицированных актов Китая прошлого времени [650] .