Законоотступничество судьи, его отход от праведности и принципов правосудия, превратность, корысть и обман максимально строго карались и по светским древнеисторическим источникам, например по Законам ХII таблиц [450] .

Далее заметим, что в христианстве, как и в юриспруденции, используется принцип дополнительности, посредством которого базовые нравственные качества кандидата в судьи взаимодействуют с рядом иных характеристик, внешних и внутренних, т. е. объективных и субъективных, общих и специальных, расположенных в определенной иерархии по степени значимости. К числу таких характеристик, но все же на втором месте после моральных качеств, относятся социально-демографические сведения о лице, его авторитетность, знание законов, людей и их бытия, т. е. жизненный опыт и, следовательно, житейская и правовая мудрость, разумность, в том числе в части толкования законов и усмотрения при их применении. «Мудрость разумного – знание пути своего…» (Притч. 14, 8). При этом указанные характеристики не увязываются с какими-либо цензами: возрастным, имущественным, гендерным и т. п. Для исполнения должности судьи не устанавливалось предельных возрастных и половых ограничений (Библия упоминает одну из первых женщин-судей – Девору).

Рассматриваемое положение и сегодня значимо в контексте обеспечения возможности равного доступа граждан к реализации ими судебной власти, к формированию судейских кадров из народа, из лучших представителей различных социальных слоев. Христианство (Суд. 8, 23) не признает легитимности лишь тех судей, которым судебная власть досталась по наследству.

При том, что первые судьи были из самых разных слоев общества, имели различную судьбу, всех их объединяет общее: они не сами брали на себя эту ответственную миссию, а Бог давал им испить ту чашу, которую суждено было испить в служении судьи страны. Выражаясь современным языком, существовал особый, высший порядок отбора и назначения кандидатов на должности судей.

С известной долей условности можно сказать, что все эти требования как распространялись, так и распространяются на кандидатов на любые властные должности, в особенности на юридические. В качестве таковых они анализируются в богословских и светских исследованиях, например, применительно к следователям, адвокатам и т. п. [451] . В их основе – позиция, сформулированная Архиерейским собором Русской православной церкви в 2000 году: «Церковь сохраняет лояльность государству, но выше требования лояльности стоит Божественная заповедь: совершать дело спасения людей в любых условиях и при любых обстоятельствах» [452] .

В то же время в качестве примера конкретных библейских ограничительных характеристик представителя власти можно привести следующий ценз: «…не можешь поставить над собою иноземца, который не брат тебе» (Втор. 17, 15). При этом родство «по плоти» (т. е. племенной фактор, «среда братьев своих») отходит на второй план по сравнению с братством по духу (Рим. 2, 28–29).

Из рассмотренного положения можно вывести такие характеристики судьи, как гражданство и патриотизм, т. е. служение своему народу и государству, поддержание внутреннего (социального) мира. Христианство, провозглашающее и на деле осуществляющее братство народов, не подавляет истинного патриотизма, а берет его под свою охрану: «Бог хотя от одной крови произвел весь род человеческий, но попустил всем народам ходить своими путями» (Деян. 17, 26; 14, 16). В современных условиях эта функция правосудия защиты личности, общества и государства от внутренних угроз исследуется доктриной юридической безопасности в качестве составной части безопасности человека, у истоков которой стоял А. А. Тер-Акопов. Имеющие отношение к теме положения о юридической безопасности рассматриваются в последующих параграфах.

Для достижения образа совершенного, т. е. праведного, судьи христианство налагает на него определенные обязанности, которые условно можно разделить на внутренние (отчасти психологические) и внешние (в известной мере социально-профилактические). Так называемый внутренний аспект состоит в работе судьи над собой, «чтобы не быть искушенным» (Галл. 6, 1), чтобы видеть, что творит, и заключается в следующем.

Во-первых, судья выступает носителем веры и верности, «рабом праведности». В данном контексте речь идет о «рабе Божьем» как синониме понятия праведного человека, т. е. не раба человеческого, не раба греха. Следовательно, в нем должен быть «Дух Господень», чтобы быть судьей собственной души, быть в согласии с совестью [453] , которая и ныне не приносит дохода [454] . Тогда и Господь спасет от врагов во все дни судьи (Суд. 2, 18) и тем свободнее будет защищать свое дело (Гал. 6, 1).

Во-вторых, и это вытекает из предыдущего положения, судья должен быть пристрастен к себе, самосовершенствоваться, накапливать и проявлять опыт, разумность, терпимость, изучать закон. Мудрые слова «вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата своего» (Мф. 7, 5), равно как и положение о «смягчении ожесточения» [455] , характеризуя в целом межличностные от ношения, имеют первостепенное значение применительно к качествам судьи. Чем выше человек поднимается, не обязательно только по ступеням лестницы (лествицы) праведности, духовного возрастания, тем больше он видит. Судья, как врач и учитель, не могут осуществлять свою профессиональную деятельность только на старом багаже (знаний, умений, навыков и т. п.) [456] .

Внешний (социальный) аспект деятельности судьи также складывается из нескольких взаимосвязанных компонентов.

Прежде всего, судья выступает в роли воспитателя, поучающего членов общества, объясняющего людям законы и их смысл. Просветительская функция судьи тесно связана с двумя другими «божественными» профессиями: учителя и врача как исцелителя и врачевателя общества [457] . Она заключается в том, чтобы воспитывать, учить, лечить, чтобы «положить закон во внутренность их и на сердца их» (Иер. 31, 33; 2 Кор. 3, 3). Посредством суда обеспечивалась презумпция знания закона: «не знающих поучай (2 Езд. 8, 23). Где нет закона, там нет греха, преступления и суда (Рим. 4, 15; 5, 13).

Приведенное положение весьма созвучно идее духа и буквы закона. «Закон духовен» (Рим. 7, 1), «Закон свят» (Рим. 7, 12) [458] . Как известно, законодатель не делает законы, а лишь формулирует, «выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных от ношений» [459] и своими действиями определяет «нравственную физиономию общества» [460] . Именно дух закона лишает его двойной морали. Недооценка роли духа закона приводит к тому, что в общественном сознании к действующим правовым предписаниям у нас отношение по-прежнему скептическое, а уровень негативных аспектов правосознания всех социальных слоев продолжает оставаться весьма высоким, причем приобретает все новые, ранее неизвестные, фантасмагорические проявления (как реакция на нормативы по форме законные, а по существу являющиеся издевательством над законом). Отсутствие нравственного начала в законе способно превратить его в неправовой, нелегитимный акт [461] . Между тем современное право призвано выполнять, как с точки зрения своей формы (буквы), так и содержания (духа), объединяющую, т. е. центростремительную, а не центробежную функцию, в том числе идеологическую. Идеи, овладевшие массами, способны творить и изменять мир. Другое дело, что сами идеи возникают лишь постольку, поскольку являются проявлениями общественных потребностей [462] .