— Какой еще военный? — повторил я вопрос.

— Простой, в форме с погонами, моложе тебя, — с сарказмом в голосе сердито бросил старик. — Обнялись, засмеялись, когда я зашел за угол. Машина прямо возле стены дома припаркована, — он плеснул в стаканы. — Тихая всегда была, скромная как монашка. А ты говоришь! Сели и уехали.

Я не знал, что делать, верить мне или нет. С одной стороны явственно чувствовал, как Людмила шлепала ладонями по щекам, слышал ее голос, хотя саму не видел, потому что хлопали сзади. С другой — сам подбросил тему для фантазий шизофренику, упомянув имя сожительницы. Появление парня в форме еще можно объяснить, но откуда взялся военный «бобик». Да и кто попрется к сопернику, тем более, связанному с базарной мафией. Не родная жена, а почти забытая любовница, к тому же не из лучших, с ребенком на руках. Может другого кого нашла, пока я валялся на дне пьяных омутов. Рядом с ее домом расположилась войсковая часть. Во время прогулок, вероятно, и познакомились. Еще подумалось о том, что после загулов всегда пропадали деньги, а у нее был ключ от квартиры. Бардак в голове, мешанина в чувствах.

— Тебе не показалось? — с надеждой спросил я.

— Я в двух шагах от них стоял, — настаивал старик. — Парень поднял руку, засмеялся. Они поцеловались и уехали. Оба радостные, светились.

Взяв со стола стакан, я опрокинул его в рот. Вот сучка, все для нее делаешь, для тупорылой лентяйки. а она вместо благодарности мандавошками награждает. По советским законам так и должно быть. Когда уродовался на формовке, ребята с соседнего агрегата членами груши околачивали, мол, опок не хватает, земли формовочной. А на фотографиях в газетах — рядом. Бригада рекордсменов. Дома жена даже за хлебом перестала ходить, не то что помочь в ремонте квартиры или, не дай Бог, принести в дом нужную доску с гвоздями. Жрать перестала готовить. А все из-за того, что все они видели, я работаю за двоих и еще «за того парня», везде успеваю сам. На работе зарплата одинаковая, на квартиру права тоже, даже большие, потому что дети. Обязан зарабатывать, кормить, платить, обувать, одевать, рекорды делать. Тьфу, сволочи, бессмертные революционеры. На Западе оплата и льготы только по вложенному труду, у нас и после начала перестройки лишь наиболее наглым, людям без стыда и совести.

— Кончился коньячок, — хозяин приподнял над столом пустую бутылку.

Немного посидев, я молча подался домой. К счастью, ключ оказался в кармане. В квартире никого не было. Закрывшись, я завалился спать.

Утром, едва опохмелившись остатками подпольной водки, помчался к Людмиле. Она была в комнате одна с сыном. Принаряженная, накрученная, как показалось, помолодевшая. Бабка с Антоном торговали разным товаром на улицах города.

— Ты приезжала ко мне вчера? — с порога пошел я в наступление.

— Нет — натягивая Данилке рубашечку, не оборачиваясь, ответила она. — С чего бы я к тебе приезжала. У меня маленький ребенок, а ты бухаешь.

Эта новость и ошарашила, и разожгла чувство ревности еще сильнее. Если бы Людмила не вырядилась, если бы обернулась ко мне, я еще опомнился бы. Но сейчас ее равнодушие просто взбесило.

— Ты прикатывала ко мне и с Данилкой, не помнишь? И вообще, откуда ты узнала, что я бухаю?

— Почувствовала, за километр разит.

— Тебя видел сосед из первого подъезда.

— Он дурак, мог и ошибиться, — пожала плечами Людмила.

— А ты умная, хитрая? У меня снова появились насекомые.

— А я при чем, — усмехнулась она. — Не надо где попало шляться.

— Значит, ты ни при чем, — тихо прошипел я сквозь зубы. Кровь толчками била в голову. — Где ты была вчера вечером?

— Дома, где же мне еще быть.

— Никуда не выходила?

— Нет.

— Вчера ты сама сказала мне, что оставила Данилку с матерью. Вот я и спрошу у нее.

— Пусть и выходила, не помню, — Людмила чуть замешкалась. — Если ты пришел устраивать скандал, то можешь закрыть дверь с обратной стороны.

— Та-ак, все ясно, — уверенность в том, что она приезжала ко мне, окрепла. — Куда ты истратила деньги, которые я тебе дал?

— Не твое дело, — вспыхнула она. — Они мои, как хочу, так ими и распоряжаюсь.

Я вспомнил, как она рассказывала, что бывший любовник, живущий этажом выше, часто выпрашивал деньги на бутылку. Сейчас, наверное, тоже что-нибудь купила тому офицеру за мой счет. Сделав шаг вперед, я ударил ее кулаком в лицо.

— Сволочь, на мои деньги поишь и кормишь своих хахалей?

Людмила отшатнулась назад. Затем схватила Данилку, прижала к себе. В глазах вспыхнуло презрение:

— Уходи, — выкрикнула она. — И больше не переступай порога нашего дома.

— Вот как, я тебе уже не нужен, — кулак снова опустился на подрумяненную щеку. Сын заплакал. — Сначала мы поедем и спросим у соседа, с кем ты приезжала.

— Никуда я не поеду, — закричала она. — Уходи отсюда.

— Нет поедешь, — я ударил еще раз. Накрутил длинные волосы на руку, потащил на себя. — Надо же поставить окончательную точку.

— Поедем, — вдруг согласилась она. — Только отпусти меня.

Ребенок был одет, он испуганно таращил глазенки на меня. Когда мы вышли в коридор, Людмила сунулась в соседнюю дверь, заколотила ладонями, ногами. Никто не откликнулся. Я врезал ей пощечину. Тогда она направилась к выходу из квартиры. Двор был пустой. Проскочив его, мы пошагали по немноголюдной улице. Людмила все время бегала глазами по сторонам. У проходной мясокомбината, она резко свернула влево, взбежала по ступенькам вовнутрь.