Майкл расхохотался.

— Смейся на здоровье, — горячо продолжала Мона, — но меня это просто бесит! Каждый из нас склонен говорить о том, чем занимается, чем хорошо владеет, — иначе и быть не может. И когда люди пытаются рассуждать о том, чего не знают… Если бы ты знал, как это нудно и противно!

— Если, боже сохрани, у нас начнется ящур, — пообещал ей Майкл, — ты об этом узнаешь во всех подробностях!

Мона поняла, что он над ней подшучивает.

— Будешь надо мной смеяться — уйду! — пригрозила она.

— Что ты, я никогда над тобой не смеюсь!

Он встал и, подойдя к огню, остановился у нее за спиной. А потом удивил ее — взял ее руку и принялся задумчиво ее рассматривать.

В его жесте не было нежности или ласки — он просто рассеянно смотрел на тонкие пальчики с ухоженными розовыми ногтями, затем перевернул ее руку ладонью вверх и всмотрелся в линии на ладони.

— Интересно бы знать, что здесь написано? — проговорил он. — Тебе никогда не гадали по руке?

— Много раз, — ответила Мона. — Все предсказания противоречили друг другу, и ни одно не имело отношения к реальности — может быть, кроме одного.

— И что же сказала тебе эта гадалка?

— Гадальщик. Это был египтянин, он сидел на ступенях «Винтер-Палас-отеля» в Луксоре. Вот что он сказал: «Сейчас над тобой светит солнце — но ты во тьме. Настанет день, когда тебя окружит тьма, когда над головой твоей нависнет черная туча, — и тогда ты обретешь солнце».

Наступило короткое молчание.

— Все эти предсказатели любят наводить тень на плетень, — шутливо сказал наконец Майкл и отпустил ее руку.

Моне показалось, что он хотел о чем-то еще спросить, но решил промолчать.

Быть может, не понимал, почему, живя на яркой стороне, она в то же время пребывала во тьме уныния? Что ж, она могла бы ответить, что по крайней мере здесь гадальщик не ошибся.

В то время она была глубоко несчастна.

Как она ненавидела Египет! И однако в памяти ее он остался яркой, красочной страной: золотые, пропитанные солнцем пустыни, голубое сверкание Нила, легкая дымка жары в воздухе и далекое мерцание миражей, поднимающихся от горячих песков.

Ей вспомнились пронзительные крики туземцев на верблюдах, вопли арабских мальчишек, дерущихся в пыли, вечерние призывы муэдзинов, созывающих народ на молитву с вершин стройных минаретов, и еще — неразлучная со всем этим тоска, бесконечная досада, желание бежать…

Тряхнув головой, Мона повернулась к окну.

— Ладно, хватит о прошлом, — проговорила она. — Эта тема на меня тоску наводит. А о будущем гадать — еще тоскливее. Может быть, пойдем прогуляемся?

— Уже поздно, — ответил Майкл. — А кроме того, в зале нас ждет чай, и я хочу тебя кое с кем познакомить.

— С кем? — с любопытством спросила Мона.

— С моей тетей, — ответил Майкл. — Она приехала ко мне погостить. Закрыла свой лондонский дом и теперь объезжает всех племянников и племянниц.

— Звучит внушительно. И какая она?

— Я бы сказал, типичная тетушка.

— Правда? Может, мне лучше сбегать домой, переодеться во что-нибудь кружевное и сиреневое?

— Ты и так хороша, — успокоил ее Майкл, пристально взглянув на ее юбку из клетчатой шотландки и короткую бобровую шубу.

— Что ж, любопытно будет с ней познакомиться, — заметила Мона. — Странно, почему-то мне не приходило в голову, что у тебя много родни.

— Звучит довольно обидно, тебе не кажется? — проворчал Майкл.

— Ох, какие мы чувствительные! А по-моему, это комплимент. Я своих родственников всегда терпеть не могла.

«Кроме одного, — шепнуло ей сердце. — Кроме одного».

Майкл открыл дверь, и они вышли в просторную гостиную. На столике перед большим открытым камином, рядом с которым на стальной подставке для дров лежала целая поленница, был накрыт чай.

За столиком сидела женщина — небольшого роста, с тщательно уложенными седыми волосами. Руки ее, порхающие над чайными чашками, блистали кольцами.

С первого взгляда она казалась старушкой; со второго взгляда Моне пришли на ум слова: «Женщина без возраста».

Она держалась с безупречным достоинством; однако, уже здороваясь с ней, Мона обратила внимание на огонек любопытства в ее выразительных глазах и на вдумчивый проницательный взгляд.

— Тетя Ада, — проговорил Майкл, — это леди Карсдейл, о которой я тебе столько рассказывал. Мона — миссис Уиндлшем, моя тетушка.

— Добрый день! — проговорила тетушка Майкла. — Много о вас наслышана… и не надо так на меня смотреть, уверяю вас, я слышала только хорошее! Терпеть не могу людей, которые сразу этого не уточняют! «Я о вас много наслышан», — говорят они, и собеседник вынужден гадать, что они такое слышали и не следует ли ему позаботиться о том, чтобы опровергнуть эти толки.