— Тормод… — начала Элоиза.

— Нет, моя дорогая, инспектор сможет узнать все, что ему требуется, каким-то иным путем. Бедняжка Мина, несомненно, сама наложила на себя руки. Ты ничего не можешь с этим поделать, и я не допущу, чтоб ты винила себя так или иначе. Человеческие горести должны быть благопристойно погребены вместе с покойными. Бывают такие тайны, которые элементарная порядочность требует оставлять нераскрытыми. — Он поднял голову и сверкнул глазами в сторону Питта, словно предлагая ему возразить.

Томас смотрел на них обоих, сидящих бок о бок на диване. От Элоизы больше ничего не узнать, и, по правде говоря, он сам склонялся к тому, что страдания Мины, чем бы они ни были вызваны, заслуживают, чтобы их похоронили с ней, а не того, чтобы в них копались, взвешивали и оценивали чужие руки, пусть даже и бесстрастные руки полиции.

Он поднялся.

— Ваша правда. Как только я удостоверюсь, что это была просто трагедия, а не преступление, даже по неосторожности, нам всем будет лучше забыть об этом деле.

Тормод расслабился, плечи его опустились, ткань сюртука вернулась к своим естественным линиям. Он тоже встал и протянул руку, стиснув ладонь Питта в крепком рукопожатии.

— Рад, что вы видите это именно так. Всего хорошего, инспектор.

— Всего хорошего, мистер Лагард. — Томас слегка повернулся. — Мисс Лагард, надеюсь, ваше пребывание в деревне будет приятным.

Элоиза улыбнулась ему неуверенно, с некоторым сомнением, даже проблеском страха.

— Спасибо, — чуть слышно прошептала она в ответ.

Питт медленно брел по улице, пытаясь собраться с мыслями. До сих пор все указывало на некое тайное горе, носимое в себе, которое в конце концов переполнило чашу страданий миссис Спенсер-Браун и побудило ее намеренно принять слишком большую дозу чего-то из уже имевшихся запасов. Возможно, то самое мужнино лекарство, содержащее белладонну, о котором говорил доктор Малгру.

Но прежде чем прекратить расследование, он должен расспросить других знавших Мину женщин. Если кто и знал ее тайну, то лишь одна из них — либо вследствие доверительности, либо благодаря чистой наблюдательности. Томас уже знал, как относительно праздная женщина может все подмечать в других — просто потому, что у нее нет своих дел и обязанностей. Она целиком и полностью поглощена другими людьми, их отношениями и тайнами — теми, о которых можно поведать другим, и теми, которые должно хранить.

Вначале Питт отправился к Амброзине Чаррингтон, потому что она жила дальше всех, а ему хотелось пройтись. Несмотря на усиливающийся дождь, он пока не был готов ни с кем встретиться. Один раз инспектор даже вовсе остановился, когда рыжий кот перебежал перед ним тротуар, недовольно отряхнулся от дождя и нырнул в укрытие под кустами. Быть может, подумал Питт, не стоит тревожить медленное оседание скорби. Быть может, это дело не для полиции и ему следует прямо сейчас развернуться и уйти, поймать омнибус до полицейского участка и заняться какой-нибудь кражей или подлогом, пока Малгру и полицейский хирург не представят свои отчеты.

Все еще думая об этом и сознательно не принимая никакого решения, он продолжил путь. Дождь припустил с остервенением и стекал холодными потоками за воротник, по коже, вызывая дрожь. Томас даже обрадовался, когда оказался на крыльце Чаррингтонов.

Дворецкий принял его с едва уловимым неудовольствием, как если бы он был сбившимся с пути бродягой, которому тут совсем не место. Питт представил прилипшие ко лбу волосы, мокрые брючины, облепившие лодыжки, порвавшийся шнурок на ботинке и решил, что неодобрительный взгляд дворецкого вполне простителен.

Он заставил себя улыбнуться.

— Инспектор Питт из полиции.

— Вот как! — Выражение вежливого терпения исчезло с лица дворецкого, как солнце исчезает за тучей.

— Я бы хотел увидеть миссис Чаррингтон, с вашего позволения, — продолжал Питт. — Это касательно смерти миссис Спенсер-Браун.

— Не думаю… — начал было дворецкий, но, взглянув повнимательнее в лицо Питту, понял, что возражения только затянут диалог до бесконечности. — Извольте пройти в утреннюю гостиную. Я посмотрю, дома ли миссис Чаррингтон.

С этим приемом Питт был хорошо знаком. Сказать «я спрошу, примет ли она вас» было бы невежливо, хотя ему довольно часто именно так и говорили.

Он только успел сесть, когда дворецкий вернулся и проводил его в гостиную, где в камине весело горел огонь, а у стены стояли три вазы с цветами в жардиньерках.

Амброзина резко выпрямилась на зеленом парчовом диванчике и оглядела Питта с головы до ног.

— Доброе утро, инспектор. Будьте добры, присаживайтесь и снимите свое пальто. Вы, кажется, совсем промокли.