Сто семьдесят лет тому назад некий человек, посетивший Порлок, нашел, что городок это тихий, но полностью лишенный изъянов. Гость написал в своих заметках: «Бывают периоды относительного застоя, когда даже в Лондоне мы говорим «Жизнь замерла»; итак, неудивительно, что в определенные сезоны в Вест-Порлоке царит легкое затишье».

Я зашагал в сторону Оллерфорда и по пути разговорился с женщиной, которая кормила птиц в своем саду. Она указала мне дорогу в Майнхед, уточнив: «Это не самый короткий путь, зато самый живописный». Она была светловолосая, с черными глазами. Я похвалил ее дом за красоту. Она обронила, что сдает комнаты жильцам, а затем с улыбкой поинтересовалась: «Может, останетесь до завтра?» Вопрос был задан всерьез — похоже, ей по-настоящему хотелось, чтобы я согласился. Я почуял в ее предложении какой-то подтекст. И промолчал — просто стоял и улыбался ей в ответ. Солнце золотило траву, птицы жадно расхватывали хлебные крошки. Едва перевалило за полдень; в такой ранний час я еще нигде не останавливался на ночлег, чтобы возобновить путь лишь на следующий день.

Я сказал:

— Может быть, в другой раз.

— Я никуда не денусь, — отозвалась она со слегка печальным смешком.

В Оллерфорде имелся старинный мост. Я прошел мимо него и углубился в лес, срезая угол, поднимаясь к холму под названием «Маяк Селуорти». Лес кишел певчими птицами — дроздами и славками; потом я услышал голос, который ни с каким другим не перепутаешь — кукушка! Четко, точно механическая птица из ходиков, она отсчитала пятнадцать часов. Солнце пригревало, склон был пологий, жужжали шмели, дул ласковый ветерок, и я подумал: «Ага, вот что я искал, выйдя сегодня утром в дорогу — хотя вовсе не подозревал, что обрету это именно здесь».

«Все путешественники — оптимисты», — продолжал я размышлять. Путешествие вообще сродни оптимизму в действии. Я всегда странствовал с мыслью: «Все у меня будет хорошо, везде мне будет интересно, что-нибудь для себя открою, ноги не переломаю, на грабителей не наткнусь, а на исходе дня найду славное местечко для ночлега. Все будет чудесно, а на худой конец, достойно внимания — не пожалею, что покинул дом и пустился в дорогу». Иногда все оправдывает погода — даже моросящий дождик в Девоне. Или пение птиц в солнечный день, или звук собственных шагов по каменистой тропинке, ведущей под гору (думал я, спускаясь по Норт-Хиллу мимо полян, заросших ярко-лиловыми азалиями). Преодолевая горбатые холмы, я направился дальше к Майнхеду.

На востоке, за серой полосой песка со множеством луж — в час отлива море отступило на полмили — я увидел пестрые флаги «Лагеря Батлинз» [13] в Майнхеде и пообещал себе, что непременно туда наведаюсь. Первый приморский лагерь отдыха я увидел в Богноре, и мне стало любопытно, что происходит за его забором, но всякий раз я лишь проходил мимо несолоно хлебавши. В лагеря отдыха просто так не зайдешь на минутку. Они окружены оградами, достойными тюрем, с завитками колючей проволоки поверху. Патрули со сторожевыми собаками, таблички «Берегись» с черепами и костями, нарисованными по трафарету… Главные входы охранялись. Они были оборудованы турникетами и полосатым шлагбаумом, который поднимали далеко не перед каждым автомобилем. Постояльцы «Батлинз» входили на территорию, предъявляя пропуска. Все это отчасти напоминало мне Джонстаун [14] .

Строгие меры безопасности распаляли мое любопытство. Что же там происходит такого особенного? За железной сеткой забора ничего толком видно не было: в этом «Батлинзе» я рассмотрел лишь так называемое «Гребное озеро», здание дирекции и несколько сонных фигур в шезлонгах. Территория лагеря, очевидно, была очень велика. Позднее я выяснил, что он рассчитан на четырнадцать тысяч человек. Почти вдвое больше, чем постоянное население Майнхеда! Лагерь именовали «Батлинленд», уверяя: «Там есть все, что только душе угодно».

Я зарегистрировался в качестве «экскурсанта». Заплатил деньги. Получил на руки брошюру; буклет и «Программу вашего отдыха» со списком мероприятий на этот день. Охранники посматривали на меня как-то настороженно: рюкзак я оставил в пансионе, но остался в своей обычной кожаной куртке и намазанных маслом туристских ботинках. Коленки у меня были в грязи. Решив не нервировать привратника, я убрал свой бинокль в карман. Большинство постояльцев «Батлинза» ходило в сандалетах и футболках, а некоторые щеголяли в клоунских колпаках — веселились в отпуске. Между тем, было ветрено и холодно, тучи затянули небо. Огромные, величиной с простыню флаги у ворот громко хлопали. В «Батлинзе» никто, кроме меня, не был одет по погоде — по мерзостной погоде того дня. Я чувствовал себя шпионом, которого сбросили в лагерь с парашютом, и иногда ловил на себе подозрительные взгляды.

Этот «Батлинз», как и богнорский, походил на тюрьму: корпуса в казарменном стиле, устрашающие заборы. Тюрьма или военная база — один градус унылости. Но этот «Батлинз» нагонял особую жуть своей красочностью. Его здания соорудили из досок и жестяных модулей, раскрашенных в яркие насыщенные цвета. Нигде больше в Англии я не видел таких утлых построек. Они были настолько безобразны, что в рекламной брошюре изображались не на фото, а в виде синих прямоугольников на примитивной карте. Номера были двух видов — «апартаменты» и «люкс». А казармы, протянувшиеся на много акров, именовались «Жилым комплексом».

И верно, Джонстаун! Жилой Комплекс подразделялся на лагеря — Зеленый лагерь, Желтый лагерь, Синий и Красный. В центре территории — столовая и Детский центр. Имелась Церковь Лагеря Батлинз. Имелись также миниатюрная железная дорога, фуникулер и монорельс — все они бы и небесполезны, пешком по таким просторам далеко не уйдешь. Наверно, именно такой городок воображал безумный проповедник, когда привез своих отчаявшихся последователей в Гайану. Самодостаточный и изолированный населенный пункт — по забору все сразу ясно.