Как уж так получилось, что немушка родила раньше времени, осталось в неизвестности. Отец рассказывал потом, что выпал из нее ребятенок ни с того ни сего… Ну, помычала она, покаталась на кровати, а он и вывалился. Подхватила она его и носится по квартире, и никто из домашних не знает, что дальше делать? Брат принялся вытирать за ней лужи крови, а отец, вспомнил о том, что пуповину надо резать, ну и резанул тупыми ножницами. Разглядели младенца — парнишка оказался. А из дочкиного лона опять что-то шлеп… на пол. Послед вышел. Отец скомандовал сыночку, беги мол, за какой-нибудь бабой. Он и привел Халемындру. Халемындра воды нагрела, выкупала младенца, оказался он вполне справненький, навскидку больше трех килограммов. К немушкиной груди приложила, сцедив каплю молозива, она же бывшая телятница, ребенок прижался к соску и засопел.

— Мы телят раньше всего молозивом должны напоить. Для иммунитету. Глядишь, и этому на пользу пойдет. Как мальца-то назовете?

Новоявленный дед задумался.

— Может, Артурчиком? — Халемындре нравилось это имя.

Дед ни сном, ни духом не знал, что имя это королевское, но оно ему не понравилось в силу своей иностранщины.

— Нет, по-русски назовем.

— А по отчеству-то как запишите?

— А черт ее знает, с кем она кувыркалась! Сонька-то…

— С кем? Все же скажи, с кем? Знаешь ведь… — упорно допытывалась Халимындра.

— Да я ж разве всех упомню… Лешка Хромой был, Рыжий … И Руслан твой… — Старик силился припомнить прихожан своей грязной обители. Но куда уж… Память его давно изменяла ему с бутылкой.

Халемындра вперила в младенца острые, как ножи, прозрачные глаза свои. Волосы у ребенка курчавились, а глазенки были явно не светлые. Волосья не рыжие. Скорее Лешки Хромого. Чернявый младенец, как есть чернявый.

Нет. Не Руслана. Свою породу она знала.

На второй день Сидорова привезла опеку, дитенка завернули в казенное одеяльце и забрали. Немушка мычала, плакала, руки тянула. Видать за беременность она свыклась с этим брыкающимся существом. А Наталья Анатольевна успокаивала ее. А деду младенца, трезвому и на удивление серьезному инспектор сказал, что ребенка оставлять в подобных антисанитарных условиях нельзя. За стеной живут тубики. Вот тебе и весь сказ. А здесь просто свинарник! Кого вы в своей конуре воспитаете? Еще одну особь, больную общественным недугом? Разве она нужна обществу? И вам она нужна на первых порах, как игрушка. Для удовлетворения инстинкта. А дальше?

— Шанс, который дает ему государство, огромен! Уходим! — почти кричала инспекторша. Ей скорее хотелось покинуть этот свинарник. Вы понимаете, что его усыновят нормальные люди?!

Наталья Анатольевна Сидорова при этом перекрестилась, попятилась в ужасе своей искренней веры, представив, ЧТО должны пережить нормальные люди, усыновляя это НЕЧТО.

После того, как умер Иван Петрович Стекольщиков, — первый хозяин этого дома, произошло какое-то резкое запустение дома и некогда пышного, яблоневого сада. Сын, который давно жил в городе продавал дом дважды, но все неудачно. Первой приехала женщина из далекого Омска. Дом купила. Сначала рьяно бросилась в сельскую работу. Спилила яблони у дома, хоть Наталья Анатольевна ей не советовала. Больно сладкий шафран был. И цвела яблоня по весне на загляденье. Вскоре новая хозяйка устала от пустых усилий и поняла, что больно одиноко ей здесь будет. Без мужика. Уехала.

В доме поселилась Тамара. Она приехала из Киргизии по переселению с великовозрастным сыном Димой. Дима производил впечатление бледной застиранной куклы. Рыхлый, с бабьими бедрами, невыразительным рыбьим лицом, своей внешностью он не потрафил даже местным неизбалованным мужчинами девкам.

Даже Райка Осинкина при виде его скривила гримасу. И Халимындрина племянница Клавка, страшная, как смертный грех, но втайне мечтавшая выйти замуж, как все… только покачала своей большой головой. И завидным женихом его никто не счел. А когда он напился с Вакой у магазина и сообщил, что у него есть сестра с выводком численностью в пять мелких ребятишек, которые вот-вот прибудут из солнечной Киргизии, бабий интерес к нему пропал вовсе. Нет, это не жених.

— Вы все в домике разве поместитесь? — Усомнился Вака.

Ответа у Димы не было. У него вообще не было ответов на многие жизненные вопросы. А вот на его мать — миловидную женщину с вкрадчивым голосом и наивно распахнутыми глазами, в первую очередь обратил свой взор Ваня Чибис. Он частенько проходил мимо, так как по соседству жил его большак с женой, прозванной Ушками, гнавшей самый лучший самокат в деревне. Женщина эта — Тамара, одно имя чего стоит, — приглянулась ему своей фигуркой, под стать ему — невысока и неполна. И эта вкрадчивая миловидность обласкала его обиженную, мятущуюся душу. Однажды он остановился у забора, завязал нехитрый разговор. Тамара поддержала его. Говорили о простом — сортах яблонь, которых здесь слишком много, теплице, так необходимой в этом сыром климате.

В другой раз Ваня принес ей банку меда — у него стояло в огороде три улика. Тамаре ничего не оставалось, как пригласить его на чай. Ваня вошел в дом и узнал предыдущего хозяина обстановку: сервант со старой белой посудой и круглый стол, который он помнил чуть не с детства. Стол был застелен белой скатертью. В доме было чисто, каждая вещь знала свое место. Ване понравилось.

Потом Ваня, подгадав, когда автобус увезет Димку в город, пришел с бутылкой Шампанского и собственноручно выращенными цветами. Тамара, соскучившаяся по мужику, только спросила: