— Что она делает? Детям угождает. Доченьке своей толстозадой, хавронье.

— Ладно, не греши, Надежда. Поди, на праздник пришли. А мы осуждаем.

Из щербатого ее рта, с крупными длинными зубами, вернее их остатками, шел парок. Потом она замолчала, губы сузились до колючей змейки. Этими губами, когда они были пухлыми и свежими, она целовала всех своих шестерых мужей. И тогда не думала она о Боге, о грехе, о молитвах. Задумалась только когда поняла, детки не удались, не о таких она мечтала. Лешка был чистым исчадием ада. Что он творил! Воровал, заводил всех деревенских парней, подбивал их на воровство, на глупость. И все с азартом, с выдумкой. Вывели с сотоварищами из совхозного гаража новый, только что купленный Камаз, накатались по пьянке до дури, загнали машину в болото. Второй раз чужой трактор на запчасти разобрал. Дважды стоял он перед судом, и дважды выходил оттуда. Потом она догадалась, не Бог ему помогал. Нет, дьявол. Бесы. Он уже тогда попробовал наркоты, и она знала, что бес подселился в него и теперь она живет не с сыном. Бес смотрит на нее Лешкиными глазами, бес бушует и рушит все на своем пути, бес морочит, околдовывает и прельщает.

Виктория подошла к батюшке, чтобы договориться о крещении Димки. Он дал свой номер телефона и назначил предварительную дату. Потом батюшка облачился в соответствующую торжеству белую епатрихиль. Помощник батюшки разжег кадило, запахло ладаном.

Женщины взяли по тонкой свечечке и по знаку священника подошли к центру. Вика дала Димке свечку и поставила его впереди. Димка прибежал, оторвавшись от своих игр — он катался с горки. Он был весь в снегу, взъерошенный, но застыл со свечкой в левой руке, и ни разу не повернул к ней головы. Вика видела, что батюшка ласково глядел на сироту.

А Вика считала прихожан, вернее прихожанок. Из мужского состава деревни в наличии был только Ваня Чибис, как всегда чисто выбритый и опрятный. Остальные двадцать девять, она дважды пересчитала, были женщинами. И не просто женщинами, а пожившими тетками и глубокими старухами. Плюс пятеро мелких. И это на семьсот жителей поселка!

А где же остальные? Где Кумариха, где Рыжий, где Буренок со своей неразлучной Лялькой? Где Шурочка? Где Галя в Шляпке? Где Лешка Хромой? Где? Где?.. Где все они — убогие и неумытые, обманутые и лживые, немилосердные и покинутые, ленивые и завистливые, отчаявшиеся и грешные…

Батюшка говорил об общине, сожалел, что нет церкви в Калужском. А она думала: Сколько ж надо церкви пустой простоять, дожидаясь своих прихожан? Сколько ж надо ждать, когда измученное сердце прикажет ногам пойти в церковь и посмотреть в глаза Спасителю? И не найдется ли еще один Шиловонин, который продаст, числящееся на балансе бесполезное строение, армянам на кирпич?

Началась литургия. Две женщины, приехавшие с батюшкой, стройно запели. Иногда они поднимали глаза кверху, словно там, на потолке, виделся им божественный образ. Батюшка читал Евангелие, его голосу не доставало убедительной силы. А когда он говорил о страхе божьем, в который раз поминая и призывая рабов божьих к страху, Виктория вдруг поняла: да, да, все мы рабы. Рабы, отказывающиеся делать свою человеческую и духовную работу. И без страха божьего, как без кнута нам не обойтись. Стегать нас и стегать, по спинам, которые распрямляют плечи от самодовольства, по упрямым выям, которые не хотят держать голову на этих плечах, по этим ногам, которые идут не туда, куда зовет их Бог и научает Учитель.

Потом пономарь призывал к трезвости, и объяснял женщинам грех аборта, но его уже никто не слушал.

— Трезвитеся, трезвитеся… — повторял он вслед уходящим.

Нагорной проповеди не получилось. Пономарь кротко вздохнул.

Когда входили из клуба, Вика спросила Димку:

— Понравилась тебе служба? Водичку освятили, чтобы стала она живой.

— Не-ет!.. Скучно.

Вика подумала про себя: «Погоди. Вот сядет тебе твой ангел-хранитель на плечо. Может, и раскроешь ты свои духовные очи».

Материнского капитала ждали весь январь. В начале февраля снова пообещали, что получат его в конце месяца. На Маринкин день рождения 16 февраля домой опять Надя не успевала. А главное Славка… Маринка сказала, что дядя Слава устал ждать, и рядом с ним появилась бабенка. Очень симпатичная. Может, дочь специально пугала Надю?

Весна обещала быть ранней. В расплавленном свинце неба появились голубые просветы. От желания весны почки сирени набухли, как соски молоденьких девушек от первых поцелуев. Изумрудная трава перемешалась с прошлогодней. Ковер выглядел пока неухоженным, заляпанным старой краской, но обещал выровняться и зацвести первозданной зеленью. Людка, как и обещала, сама явилась на Садовую № 10 накануне Восьмого марта.

С ревностью, исподволь оглядывала Викин дом и ремонт. В душе своей черной и завистливой она не могла простить Вике, что та не купила ее дом. Свадьбу дочери на чужие деньги пришлось делать, под проценты заняла, будь он неладен этот материнский капитал! Чуть не полгода пришлось его ждать. Копейка, то есть ложка в самом деле дорога к обеду. Проценты съели всю дополнительную прибыль от продажи. И чего она добилась?

— Ну, что, завтра за деньгами поедем. — С порога сказала Наде. — Дождались.

— Пришли! Денежки мои! Наконец-то! Слава — те яйца!

Надя, забыв все обиды, кинулась обнимать бывшую хозяйку, но та, увидев порыв, отстранилась и поджала тонкие губы.

Вика про себя улыбнулась, действительно, Людка все больше напоминала старуху Изергиль. Человеческий утиль.

Опять у Нади все завертелось, закрутилось. Надо было отдать долги в магазины, собрать последние вещички, позвонить сыну, чтоб заказал им с Вовушкой билет на самолет через Интернет, надо было проститься с подругами и всеми жителями поселка, ведь среди них кроме Али Хромовой, Вики и Натальи Сидоровой, ставшими ей дорогими, тоже жили неплохие люди. Со своими недостатками, но и здесь жили люди обыкновенные, мечтающие о счастье, путающие понятия, но это совсем не важно. Таких людей была полна вся Россия. И они держали ее, больную, полусумасшедшую, на своих плечах, совсем не зная мифа об атлантах. Откуда их им знать! Оттого и падали, оттого и пили, надорвавшись держать.