Была и еще одна причина: после смерти Александра I, на квартире одного из адъютантов великого князя состоялось заседание. На нем присутствовали все высшие чины польской армии. Они стремились возвести Константина на престол вопреки даже его собственному желанию. При этом был и Лунин, а стало быть его участие в тайном обществе могло быть истолковано в очень неприятном для цесаревича свете. Император легко мог связать решения этого заседания с поведением мятежных войск на Сенатской площади, которые требовали Константина в цари.

Ситуация складывалась не из приятных и великий князь вызвал Лунина к себе. Они разговаривали с глазу на глаз несколько часов, и Константин успокоился только тогда, когда взял у Михаила Сергеевича честное слово не упоминать о совещании ни при каких обстоятельствах. Для большей гарантии он написал Николаю I, что наблюдение за Луниным ведется, однако ничего подозрительного не замечено. Как и раньше, его адъютант увлекался охотой на медведей. Выяснять же, что Лунин говорил в прошлом, нет необходимости. Ведь и сам Николай в этом отношении не безгрешен. “Статься могло, – писал Константин, – что Лунин, находясь в неудовольствии противу правительства, мог что-либо насчет оного говорить. Сиё случается не с одним им, даже его императорское величество изволят припомнить, что мы сами между собой сгоряча и, одушевившись, бывали в подобных случаях не всегда в речах умеренными, но это еще не означает какого-либо вредного намерения”.

По мере того, как развивалось следствие, имя Лунина упоминалось всё чаще, но прямых улик против него не было. А Николаю I очень хотелось обнаружить преступников в ближайшем окружении брата. Тем самым он мог бы скомпрометировать Константина. И вот по указу царя военный министр сообщил великому князю, что "Его Императорское Величество повелеть соизволил… о подполковнике Лунине Вашему Императорскому Высочеству на благоусмотрение”.

В переводе с казуистического языка на русский это означало указ об аресте. Но Константин “благоусмотрел”, что выгоднее Лунина оставить на свободе, а еще лучше дать ему шанс уехать за границу. Он предупредил Михаила Сергеевича об опасной настойчивости царя. Лунин спокойно выслушал предостережение своего покровителя и, подумав, сказал:

– Когда меня арестуют, я уже не волен буду передвигаться свободно, поэтому покорнейше прошу ваше высочество разрешить мне поохотиться на медведей, а я даю честное слово, что вернусь через три дня.

– Езжай, – ответил Константин, глядя ему в глаза, – желаю тебе удачной охоты.

– Пожелайте еще и благополучного возвращения.

– Желаю, – нехотя сказал Константин.

Михаил Сергеевич холодно улыбнулся и, быстро собравшись, уехал испытывать свои силы. Увидев это, один из адъютантов Великого Князя сказал ему, что Лунин сбежит.

– Нет, – с сожалением возразил Константин, – если он дал честное слово, то непременно его выполнит.

Придя к себе, Константин долго ходил из угла в угол. Мысли его мешались, но он заставил себя сосредоточиться и сел за стол. Надо было отвечать Николаю, причем сделать это так, чтобы не только оправдать свое хорошее отношение к Лунину, но и поддеть царя.

Задача была нелегкая и прежде, чем достойно выполнить ее Константин извел кипы бумаги. Он писал, зачеркивал, иногда в гневе рвал черновики и ломал перья. Но, наконец, послание было готово и, перечитывая его, великий князь самодовольно покрякивал. Как же! Он соглашался, что подполковника Лунина надо допросить и утверждал, что сделает это “точно таким порядком, каким Государю Императору благоугодно было высочайше повелеть опросить полковников И. Долгорукова и И. Шипова, то есть через вопросные пункты”.

Это была хорошая шпилька в адрес младшего брата. Ведь Долгоруков и Шипов были членами Союза Благоденствия. Для них не следовало делать исключения, хотя они давно отошли от участия в делах организации, а в критический момент доказали Николаю I свою преданность. Император свел их допрос к пустой формальности, а все порочащие их материалы велено было “высочайше оставить без внимания”.

– Стало быть, и я не требую никаких привилегий для своего адъютанта, – думал Константин, – пусть изготовит вопросики, а Лунин ему здесь и ответы состряпает.

“Вопросные пункты” были немедленно составлены и посланы в Варшаву, но Михаил Сергеевич с ответами не очень торопился и тщательно их обдумывал. Конечно, Император предпочел бы, чтобы Лунин давал свои ответы не в Варшаве, а в Петербурге, и не в особняке Вилланове, а в Петропавловской крепости, но прямо потребовать этого пока было нельзя. Только после того, как Пестель во время следствия вспомнил о Лунинском плане цареубийства, Император без всяких околичностей приказал арестовать Михаила Сергеевича. Великий князь выполнил этот приказ после того, как Лунин окончил свои ответы.

К своему заключению Лунин отнесся спокойно. Когда к нему зашел дежурный генерал, он непринужденно с ним разговаривал и весело смеялся, а потом стал насвистывать веселый мотив, как будто арест его был за какую-нибудь служебную провинность.

Цесаревич тем временем прочитал ответы арестованного. В них Лунин утверждал, что полностью порвал с тайным обществом после поступления на службу в Литовский корпус в 1822 г. Это вполне устраивало Константина и, отправляя Лунина в Петербург, он послал своему брату депешу, в которой давал превосходный отзыв о служебной деятельности своего адъютанта. “На щет ссылки оного подполковника Лунина я… по справедливости обязываюсь свидетельствовать, что он всегда из числа отличнейших офицеров и вверенный ему эскадрон был мною находим во всех отношениях в примерном порядке”.