— Та де ж? — Сагуляк оставался невозмутимым. — Я нимца знаю. Два года под ним прожил. У нас на Черниговщине тож лесу богато. Нимець по дороге — то да. А в чащобу — ни. По ней я с конями пройду.

Подошли остальные.

— Зачем твой конь? Чтоб немец увидал, да? — вмешался Вартанян. — Я знамя несу, а ты — конь!

— Знамя? — не понял Сагуляк.

Ему объяснили.

— От оно що… — Сагуляк понимающе качнул головой. — Це дило ответственно, розумию… Но мабуть, и с конями пройдем.

— Маньяк! — бросил Прягин.

— Ты мэне не лай! — обиделся Сагуляк. — Я за коней отвечаю. А за знамя — не менш вашого, як положено, по присяге.

— Ну, вот что: оставь лошадей и пошли.

— А ты мне командир, чи шо? — смерил Дорофеева взглядом Сагуляк. — Я тильки командиру транспортного взводу товарищу старшине Барабанцу подчинен. А его приказ: берегти коней, як самого себе. Так я себе сберегу, а коней — ни? Шо тогда старшина скаже?

— Демаскируешь нас, не понимаешь? Черт упрямый! — не выдержал Дорофеев.

— И ты мэне, товарищ повар, тоже не лай. — Сагуляк оставался невозмутимым. — Я же не лаю…

Дорофеев оборвал:

— Хватит разговоры разводить. Или с нами идешь или с лошадьми.

— И с вами, и с конями.

Сколько ни убеждали Сагуляка Дорофеев и остальные, он стоял на своем. В конце концов Дорофеев вышел из терпения и приказал Сагуляку не путаться со своими лошадьми возле них. Он с Вартаняном, Галиевым и Прягиным двинулся дальше. Оглянулся. Сагуляк, с лошадьми в поводу, стоял, молчаливо провожая уходящих взглядом.

Когда прошли немного, Вартанян, шагавший рядом с Дорофеевым, воскликнул:

— Ай, старый, упрямый!

Дорофеев посмотрел назад. Шагах в тридцати следом шел Сагуляк, ведя в поводу своих лошадей.

— Конь большой, немец увидит, все пропадем! — загорячился Вартанян. — Какой человек, этот Загуляк, а? Несознательный, да? Давай — одного коня, другого коня: два патрона всего надо… — Вартанян порывисто тряхнул автоматом.

Может быть, в предложении Вартаняна и был резон. Но Дорофеев сказал:

— Незачем шум подымать. А патроны для немца побереги.

Сорока вскрикнула над самым ухом. Саша испуганно открыл глаза. Черно-белые перья мелькнули за хвоей, пропали. Саша глянул вниз. Нет, никого…

Внизу сквозь жидкий, серый туман проглядывают макушки оголенных кустов, крохотных молодых березок… Еще рано. Только светает. Холодно. И как хочется спать… Саша поерзал, глубже втискиваясь спиной в дупло березы, на ветвях которой сидел. Натянул на голову воротник старенького, еще детдомовского бушлатика. Поудобнее поджал ноги, упер их в толстый, в серых наростах, сук. Закрыл глаза, пытаясь вздремнуть.

Ночью Саша спал плохо. Первый раз за тринадцать лет жизни ему пришлось провести одному ночь в лесу. Еще и сейчас в душе мальчика пошевеливались неулегшиеся страхи. Прежде он знал совсем другой лес, лес его довоенного детства.

…Ясное летнее утро. Он рядом с отцом в кузове грузовика, полного принаряженными, веселыми людьми: выехал на массовку завод «Электросила», где работает отец. Проехали длинным Охтенским мостом через сверкающую под солнцем Неву, вот последние кварталы, железнодорожный переезд — и уже по сторонам дороги — веселая зелень. Летят машины, летит с ними песня: «Каховка, Каховка, родная винтовка…» Саша тоже поет вовсю… А потом они с отцом забираются далеко в березняк, находят большущий, с тарелку, груздь…

Каким давнишним все это кажется теперь!

Позапрошлым летом уже не было поездок в лес.

В первый же день войны отца призвали. Сашу он отвел в детдом, потому что оставить его было не с кем — Сашина мать умерла, когда он был совсем маленьким. Вскоре детдом эвакуировали в Краснодар. Но туда пришли немцы. Они оплели ограду детдома колючей проволокой, у ворот поставили полицая.

Когда немцев погнали, они погрузили детдомовцев в эшелон. Ребят то размещали в каком-нибудь городке, то вновь загоняли в вагоны. Недавно их выгрузили где-то за Киевом и повели по шоссе. На ночевку остановились в придорожной деревеньке. Ребят поместили в хате, вповалку на раскиданной по полу соломе. А утром оказалось, что немцев нет.

Ждали — вот-вот придут красноармейцы. Сердобольные хозяйки снабжали ребят картошкой и молоком. Прошло несколько дней. А вчера утром в деревню снова явились немцы.

Саша не хотел больше оставаться у немцев. Решил убежать, найти партизан. Тайком выбрался из деревни, поспешил в глубь леса… Шел, как полагал, на восток. Стало темнеть. Когда-то Саша читал, что путешественники в дебрях устраивались ночевать для безопасности на деревьях, привязывая себя к ним… Саша взобрался на старую, раскидистую березу, с большим дуплом высоко над землей, втиснулся спиной в него — даже привязываться не пришлось.