— Нет, нет… Это не тот дом… Опять не тот…

— Кать, а может, ты вообще заблудилась, а? Может, это вообще на другой улице? — тихо спросила Вероника, идя за ней след в след по узкой, протоптанной в стороне от большой дороги тропке.

— Отстань, Верка! Ты еще тут… И без тебя знаю… — отмахнулась от нее Катька. — Погоди, погоди… Это, кажется, здесь… Ну да… Точно, Верка, этот дом и есть! А вот и щелка в заборе, в которую я днем подглядывала!

Она тут же и припала глазом к этой самой щелке и долго пыталась что-то за ней высмотреть. Потом, с сожалением от нее оторвавшись, повернулась к испуганно замершей Веронике:

— Не видно ни фига… Но там, в доме, кто-то есть! Точно! Окошки чуть-чуть светятся…

— Ну? И что дальше? — прошептала Вероника, пожав плечами. — Отсюда мы все равно ничего не увидим…

— Ага. Не увидим. Придется через забор лезть. Ты как? Сможешь?

— Как — через забор? — распахнула на нее глаза Вероника. — Ты думаешь, у меня получится? Я сроду через заборы не лазила…

— Господи, да делов-то! Вот смотри — хватаешься за жердину, потом подпрыгиваешь, потом подтягиваешься, ставишь ногу сюда…

— Ой, Катька, боюсь я! Эти Костькины ботинки такие неудобные, мне в них никуда не залезть! Упаду еще, шуму наделаю…

— Да ну тебя, Верка! Что мы, зря в такую даль по ночи тащились, что ли? Лезь давай! Я тебя подсажу! Ну, пробуй…

Вероника вздохнула и, неумело зацепившись руками за острые края серого забора, потянула свое худое тело вверх. Странно, но у нее и впрямь это получилось довольно ловко — не прошли, видно, даром многолетние да многотрудные занятия всяческими новомодными гимнастиками в женских спортивных клубах да до седьмого пота отжимания в тренажерных залах. Только не думала она тогда, конечно, что занятия эти ей пригодятся не только для поддержания сексапильно-стройной да упругой формы молодого тела, а еще и для лазанья по чужим заборам с целью опровержения унизительных Катькиных домыслов.

Спрыгнув с забора уже на другую его сторону, она тут же провалилась по пояс в снег и, ойкнув, испуганно оглянулась на Катьку, которая, пыхтя, уже перебрасывала худое, жилистое тело тем же путем и вскоре оказалась в сугробе рядом с ней, шепотом и со смаком ругнувшись матерью.

— Да ничего, Верка, это у забора просто так намело. Сейчас выберемся. Ты ноги, главное, вытащи и шагай пошире. И потише, не ойкай лишний раз…

С грехом пополам да с тихим Катькиным матом в придачу они добрались до стены черного бревенчатого дома с двумя маленькими, высоко оторванными от земли оконцами, из которых падал на снег голубоватыми бликами слабый отсвет — то яркий, то совсем тихо-уютно мерцающий. Скорее всего, странное это голубое мерцание происходило от работающего в комнате телевизора, и даже, как показалось, доносился до них сюда хорошо поставленный, бойко-задиристый голос то ли диктора, то ли шустрого какого журналюги, ведущего ночную душевно-попсовую телеразвлекуху. Катька жестом показала Веронике на небольшой приступочек у стены, что-то вроде завалинки — вставай, мол, подглядывай… Вероника и в самом деле послушно на эту завалинку ступила и уже уцепилась было руками за железный карниз, собираясь так же ловко, как и на заборе, подтянуться на руках, и уже нацелилась глазом на широкую щель между неплотно задернутыми занавесками, но тут же и отпрянула, соскользнула торопливо на землю и прижалась спиной к холодным черным бревнам. Все произошло как-то совсем уж неожиданно, в один миг — шторы будто сами по себе резко раздернулись, и женская ладонь с маникюром мелькнула у нее перед самыми глазами и потянулась к крохотной форточке, криво вырезанной наверху неказистого оконца. А еще, чуть повыше этой женской ладони, сверкнул Веронике в глаза белым золотом знакомый до боли браслет тонкой, нежной змейкой. Ее браслет. Такого ни у кого больше не было. Игорь для нее этот браслет заказал у хорошего частного мастера на ее двадцатипятилетие, вместе с кольцом и серьгами…

Тут же из форточки потянуло острым сигаретным дымком — новая хозяйка браслета оказалась, по видимости, любительницей крепкого мужского табака, и голос ее, вскоре из форточки раздавшийся, тоже оказался почти мужским, с характерной утробной хрипловатостью. Она что-то сердито выговаривала невидимому своему собеседнику, и по интонациям ее голоса можно было догадаться, что выговаривала уже давно и что даже устала вконец от надоевшего долгого спора. Слов, ею произносимых, Вероника не разбирала — сердце в груди бухало так громко и невыносимо, что слова оставались где-то там, за этим буханьем, и до сознания ее пока не доходили. Зато очень хорошо дошел до сознания зрительный, выхваченный глазами в долю секунды факт — браслет-то точно был ее, собственный, привычный, родненький. А вскоре и сердце уже успокоилось, и можно было вполне четко разобрать вылетающие на улицу из форточки, как камни, резкие и хриплые фразы:

— …И долго, интересно, он будет тебя как подстилку использовать? Тебе что, не противно самому-то этим делом заниматься? Тоже мне, крутой альфонс-добытчик нашелся… Бизнесмен по части бабских душ… Чего молчишь-то?

Женщина пробормотала сердито что-то нечленораздельное, потом помолчала немного, выпустив из форточки сильную струю голубоватого дыма, и продолжила:

— Чего молчишь, я спрашиваю? Сказать нечего? Иль впрямь решил навеки альфонсом заделаться?

— Слушай, заткнись, а?

Сердце в груди у Вероники вздрогнуло и снова забухало испуганной канонадой. Она сразу, сразу узнала голос Стаса. Хоть он и был сейчас другим — не таким совсем, к которому она успела привыкнуть. Не игривым и не ласковым он был, а резким, хамоватым и злым — сроду он с ней таким голосом не разговаривал. Еще чего…

— Да ты пойми, дурак, что я жить хочу нормально! — хрипло и также по-хамски выкрикнула ему в ответ женщина. — Не бояться твоего Валеры, не ждать тебя с твоих альфонских выгулов в свет, а нормально жить! Когда это все кончится, ей-богу…

— Я ему должен, ты же знаешь. Пока не рассчитаюсь, и говорить об этом нечего…

— Да ничего ты ему давно уже не должен! Кто эти ваши долги подсчитывал, скажи? Просто ты слабак, и все. Потому он и использует тебя, как хочет, и всегда будет использовать. Подкладывать под богатеньких теток, причем всегда по одному и тому же сценарию. Тебе бежать от него надо, Стас…

— Ага. Пробовал уже. Он же меня в два счета вычислил! Я думаю, не без твоей помощи…

— Да, не без моей помощи! Ты же не только от него удрал, ты и от меня удрал… Хоть бы подумал прежде, кому ты, кроме меня, нужен-то…